Он перевел затуманившийся от воспоминаний взгляд на Сида и невесело усмехнулся. Сид вновь окинул взглядом каморку, в которой они находились.
- Так значит, вы тут живете? - задал он вопрос, который уже давно вертелся у него на языке.
- Ну да, а где же мне еще жить, - пожал плечами старик. - Я и на поверхность-то редко поднимаюсь - там ведь совсем другой, не мой мир. Как увижу свет солнца, так сразу слепну, и хочется поскорей уйти поглубже, во мрак. Знаю, что здесь, в шахте, я скоро загнусь, да так оно, пожалуй, и лучше. Если где и умирать, то в своей, привычной, среде.
Он снова невесело улыбнулся, а затем лицо его опять стало серьезным.
- Ты вот что, сынок, - заговорил он проникновенно и сурово. - Запомни одно: никогда не испытывай ни к кому ненависти, во всяком случае, не показывай ее. И уж ни в коем случае не проклинай своих близких и не отрекайся от них, вот как Ричард отрекся от меня. Кем бы они ни были, они тебя по-настоящему любят. И даже на их злобу всегда отвечай добром. Ты меня понял?
Сид ничего не ответил. Он смотрел куда-то в сторону и снова, как и восемь лет назад, думал о другом и совсем не слушал добрых слов.
Глава 7.
Шестнадцатый день рождения.
С некоторых пор Сид начал сочинять стихи. И прежде в его голове порой возникали мысли, которые затем вдруг складывались в рифмующиеся строки, но эти строки либо тут же забывались, либо казались самому Сиду слишком глупыми и ненужными. Когда же он до конца осилил книгу с русской поэзией, подаренную сестрой на восьмилетие, в его душе внезапно словно проснулись какие-то молчавшие до сих пор струны. Лирика далекой, но в то же время такой родной страны пробудила в душе подростка поэтическое чувство, и теперь он уже гораздо чаще сплетал в уме одну мысль с другой с помощью рифмы, а потом даже начал записывать их. С тех пор как отец перестал брать его с собой на работу, презрительно называя после того случая "задохликом", Сид много времени проводил дома один и имел теперь возможность предаваться любимому занятию. Скоро весь пол его комнаты был усыпан листками, исписанными кривыми строчками. Сид любил поднять с пола какой-нибудь листок и шепотом, чтобы случайно не услышал никто, перечитать собственное творение. Иногда, когда отец надолго задерживался на работе, он звал в комнату Аню и давал почитать стихи ей. Она пробегала глазами листок, а потом восхищенно говорила: "Здорово, Сид!" или "Молодец, красиво пишешь!" и "У тебя и правда талант", причем совершенно искренне. Однажды она даже попросила его самого почитать ей вслух. Сид долго отказывался, но в конце концов взял листок и стал сбивчиво читать. Это было его любимое стихотворение:
Белый лес сильным ветром тревожится,
Взглядом долгим окинул я ширь,
Мне зело в этом мире неможется,
Почему-то тянет в Сибирь.
Вспоминаю я темные дали,
Paradise средь полей и дубров.
Утоли ты мои печали,
O my Wonderland , страна снов.
Понимаю, что нужно проснуться,
Только тянет меня to the past ,
Мне в глаза бы твои окунуться
И остаться с тобою at last .
Аня внимательно выслушала до конца и несколько секунд сидела молча, глядя на брата со смесью смущения и недоумения.
- А дальше? - спросила она наконец.
- А дальше я еще не придумал, - смущенно ответил Сид. - Ну как тебе это? Нравится?
- Ну, неплохо, - призналась Аня. - Необычно, красиво. Только зачем ты так смешиваешь два языка? Я из-за этого многого не поняла.
- Ну не знаю, - признался Сид. - Я пытаюсь писать на русском, но как-то не всегда нахожу нужные слова или выражения. Тогда я заменяю их на английские.
- Тебе тогда нужно получше выучить язык, - сказала Аня. - А в остальном и правда неплохо.
Сид весь так и зарделся от похвалы. Но сестра была права, не мешало бы как следует выучить русский. А то эти поэты порой пишут так, что ничего не поймешь.
Однажды за ужином отец сообщил:
- Завтра я ночевать не приду.
- Почему, пап? - спросила Аня.
Отец, длинно и матерно ругаясь, объяснил, что скотине Мэтсу, видите ли, понадобилось добыть как можно больше угля, чтобы поскорей его продать, а то цены вот-вот упадут. И ради своей выгоды этот сморчок, мать его, готов гонять их два дня подряд, почти без отдыха. Но все соглашаются, потому что деньги он обещал платить невероятно большие. Поэтому ночевать Виктору придется в шахтерском поселке, чтобы еще затемно выйти на работу. Он, не переставая ругаться, встал из-за стола и направился в свой чулан, чтобы отдохнуть перед тяжелым днем. Аня с торжествующей улыбкой на лице повернулась к Сиду.
- Это же так прекрасно, Сид!
- Ну да, - угрюмо кивнул он. Хотя что в этом такого? В последние дни отец часто стал подолгу задерживаться на работе, а пару раз и в самом деле не ночевал дома.
- Разве ты не понял? - снова улыбнулась Аня. - У тебя же завтра день рождения! Тебе уже шестнадцать, разве не помнишь? А если отца весь день не будет, мы сможем позвать гостей и отпраздновать это как следует! Как восемь лет назад, помнишь?
Сид неопределенно пожал плечами. Почему бы и нет? Он уже и правда восемь лет как не видел свечей на торте и подарков. После того дня, когда отец в порыве бешенства ударил его, он боялся даже напоминать ему о том злосчастном дне, когда появился на свет. А теперь такой случай...
- Я сегодня сбегаю к бабушке, скажу ей, - сообщила Аня. - А потом позвоню тете Мэгги, они с Энди и Таней тоже наверняка приедут.
У Сида перехватило дух от волнения, едва он услышал столь милое ему имя. За эти восемь лет он так редко вспоминал о ней, что она превратилась для него в какой-то призрак из прошлого, в серую тень. И правда, последним воспоминанием о ней была ее тень, когда она скользнула от него в темноту. И вот теперь он увидит ее снова, но уже повзрослевшей, красивой и совсем не такой, какой она была тогда. А может, теперь между ними вспыхнет настоящая любовь? Сид знал о любви только понаслышке, из книг, и ему казалось, что именно в этот день, когда ему исполнится шестнадцать, он сможет познать истинную любовь, которая затем продлится навечно. Он представил, как они с Таней идут под руку и улыбаются, а все прохожие с завистью смотрят им вслед, как он дарит ей цветы, как они целуются, как затем венчаются в церкви и живут долго и счастливо. Целая череда грез прошла перед мысленным взором Сида, и теперь он с нетерпением ждал завтрашнего дня. "Завтра, завтра все решится", - все время повторял он про себя.