– И он выбрал тебя, – задумчиво повторила я, – а кастинг большой был?
Маринка обиделась.
– Хочешь сказать, что в меня не верила? Не верила, что меня можно выбрать из большого количества претенденток?! О чем с тобой тогда говорить, разве может считаться подругой…
– Подругой вполне может считаться та, которая отдала тебе последнее, сохраненное на случай одинокого вечера вино, – осадила я ее, – нет, ну правда… Откуда этот Шиффер о тебе узнал?
– Ох, да ради бога! Мне рассказал один знакомый, ты его не знаешь. Он приятель Дракона…
– Постой-постой, – нахмурилась я, смакуя на языке смутно знакомую фамилию, – а не тот ли это делец, о котором вы тогда разговаривали?
Который перед камерой выбивает девушкам зубы, а потом оплачивает протезиста?
Марина нахмурилась:
– Мир не видывал таких зануд, как ты! Ну тот, тот! Только ты так представляешь, будто он маньяк! Все же по взаимному согласию, девушек предупреждают, они даже бумаги подписывают.
– Все равно как-то стремно. Я бы не стала с таким связываться.
– Кто не рискует, тот пьет шампанское «Советское». А я предпочитаю «Crystal»! – воскликнула она. – Съемки будут уже через пару недель! Глашка, ты представляешь, что это значит?
– Что? – озадаченно переспросила я.
Маринка закружилась по комнате, вальсируя:
– Я смогу бросить все к чертовой матери! Это мой шанс! Мой Великий Шанс! Хочешь почитать сценарий? Ну скажи, что хочешь, ну я тебя прошу!.. Впрочем, даже если не хочешь, все равно придется. Если ты настоящий друг.
А ведь однажды она, Марина, чуть не стала звездой. Был в ее жизни тот самый Великий Шанс, который перепадает одному из миллиона, – был, и она его благополучно прошляпила.
Случилось это четыре года назад, она еще не замылила глаз любителям порнушки и считалась подающей надежды моделью с экстраординарными для столь низменного жанра данными.
О том кастинге ей рассказала товарка по съемкам, смешливая петербурженка Лиза, которая переехала из самого романтичного российского города в самый циничный, чтобы поступить во ВГИК и получить работу в кино (первая часть плана не сбылась, вторая – отчасти).
– В Москве сейчас Дэйв Бродер, – многозначительно обмолвилась она.
Они находились в тесной ванной обычной окраинной малогабаритки – гримировались перед съемками. Для съемок бюджетного порно редко арендуют студию – антураж и освещение не так важны, как фактура и фотогеничность главных действующих лиц.
Марине и Лизе предстояло изображать лесбийскую любовь. Лиза исподтишка злилась на Маринку – та была немного моложе и намного красивее ее самой и платили ей по более высокой ставке, хотя роль Лизы была на несколько минут длиннее.
– Кто это? – равнодушно поинтересовалась Марина, сконцентрированная на священном действии приклеивания к уголку глаза пучка фальшивых ресниц.
Лиза замерла с кубиком льда в руках (старинный испытанный способ приведения сосков в состояние боевой готовности).
– Ты, должно быть, издеваешься? – приподняла брови она. Лиза выщипывала брови максимально тонко – ей казалось, ретроштрх делает ее похожей на красавицу с антикварной открытки, на самом же деле ее по-совиному круглые голубые глаза приобретали наиглупейший вид.
«Точно два пустых аквариума, – подумала Маринка, – в которых все рыбки давно издохли».
– Вовсе нет, – пожала плечами она, удовлетворенно созерцая свое отражение.
– Это самый известный порнодеятель Америки, – важно объяснила Лиза, – фотограф, гений.
– Прямо-таки гений?
– Много ты понимаешь. Он начал заниматься этим еще в пятидесятые, когда был студентом-художником. Потом сотрудничал с «Плейбоем». Потом жестче – с «Хастлером». Потом открыл свою студию на Манхэттене. Он работает на грани порнушки и эротики. И все его на руках носят. Считают гением и чуть ли не «Оскара» прочат. Знаешь, этакий Тинто Брасс, только более высокой пробы.
Марина обернулась и задумчиво посмотрела на Лизу; впервые в ее ореховых глазах появился интерес. Она была стопроцентной реалисткой, довольно быстро разобравшейся, что на раздаче московских слонов ей едва ли светит более крупный куш. На что могла рассчитывать девушка с такой запятнанной репутацией? Ну поснимается она еще лет семь – десять, пока физиономия будет свежей да грудь не начнет обвисать. А потом… Первые заметные невооруженным глазом морщинки, и несвежий цвет лица по утрам, и материнский инстинкт, проснувшийся точно грудной младенец – внезапно и некстати, – и громогласно требующий своего. Что дальше – замуж? И с замиранием сердца ждать, когда коллеги супруга случайно наткнутся на откровенную фотосессию добродетельной супруги?