– Успокойся, все нормально, – бессвязно шептала ей я, – главное, что все хорошо закончилось. Переломов у тебя вроде бы нет, зубы на месте, синяки быстро заживут. Завтра сводим тебя в травмпункт и парикмахерскую. Пройдет несколько месяцев, и ты будешь выглядеть точно так же, как раньше.
– Да… – безо всякого выражения сказала она, – и знаешь что, Глаш?
– Что?
– Я больше никогда не буду сниматься в порнухе. С меня хватит!
Отплакавшись, Маринка умылась, хлебнула новопассита, завернулась в овечий плед и уснула на моем диване.
Ну а мы с Донецким остались одни. Как ни старалась я суетиться, веселить его, отвлекать, все равно в воздухе, как топор над плахой, висел немой вопрос.
Данила знает, что я снималась в порнофильме.
Он шокирован.
Потрясен.
Я оказалась совсем не тем, кем он хотел меня видеть.
И посматривал он на меня несколько брезгливо.
Мы выпили по чашке чаю, молча. А потом так же молча он вышел в прихожую и принялся зашнуровывать кроссовки.
– Донецкий… – слабым голосом позвала я. – Не уходи, а?
Вместо ответа он посмотрел на меня так, что мне захотелось скукожиться, втянуть голову в плечи, а лучше вообще провалиться сквозь внезапно образовавшуюся дыру к соседям с нижнего этажа.
Скупо попрощавшись, Данила ушел. Внезапное осознание, что на этот раз он больше не вернется, оглушило меня, как удар кувалдой в самое темечко. Не вернется, что бы я ни делала.
Странно все-таки устроен человек. Месяцами он ходил вокруг меня, как волк, выслеживающий добычу, звонил, приглашал куда-то, не обижался на мой сарказм, плевать хотел на мое безразличие. С одной стороны, его навязчивое внимание раздражало, с другой – я успела подсесть на него, как на мягкий наркотик. И вот когда я поняла, что в моей жизни больше никогда не будет Данилы Донецкого… Когда с этим пониманием я смотрела на него, торопливо зашнуровывающего кроссовки… Мне вдруг стало так плохо, какие было никогда до этого – даже в тот вечер, когда я выпила восемь бутылок «Балтики № 9», а потом полночи раскачивалась над унитазом, как соломинка на ветру. В моей жизни уже случалась экстренная ампутация близких людей, но все же они остались при мне хотя бы бесплотными голосами в телефонной трубке.
– Это была ошибка, – в очередной раз сказала я, неизвестно на что рассчитывая. – Слышишь, Донецкий? Я ошиблась. Надо было переждать. Или больше работать. Или у тебя одолжить. А я…
Он посмотрел на меня снизу вверх. Еще раз поправил шнурок, распрямился, закинул на плечо лямку рюкзака.
– Ты только не давай своей Маринке пить, когда она проснется, – спокойным, почти приветливым голосом предупредил он. – Знаю я вас, возьмете вина или текилы, что еще хуже. А человек снотворное принимал.
Вдруг вспомнилось стихотворение Ахматовой, над которым любят всплакнуть сентиментальные старшеклассницы:
– Не волнуйся, не разрешу, – с готовностью откликнулась я. – Я тебе позвоню, когда она проснется. Хорошо?
Он посмотрел на меня так, что необходимость в словах отпала. Пробормотав оставшееся безответным «Ну пока», я захлопнула за ним дверь.
Маринка проснулась, когда за окном уже затеплились фонари, а небо сменило прозрачный пастельный шелк на тяжелый темный бархат.
Тупо посмотрела на меня. Осознала, что случившееся – не дурной сон. Всплакнула.
Обняла меня. Повздыхали вместе – happy end все-таки, пусть и состоявшийся такой ценой. Марина провела ладонью по своим коротко остриженным волосам, задумчиво ощупала синяк на лице.
– Ну и на кого я сейчас похожа?
– Ты и правда хочешь знать? – усмехнулась я. – Наверное, на алкоголика, который живет на привокзальной лужайке.
Она вяло посмеялась – и это был хороший знак. Я знала, что Маринка не из тех, кто безвольно позволит лужице депрессии разрастись в смертоносное болото. Она справится.
Нехотя она побрела в ванную. Услышав ее слабый вскрик, я поняла, что она наткнулась на собственное зеркальное отражение. Всплакнула еще раз.
Я сварила кофе и сделала горячие бутерброды с сыром.
– А может, Ленке позвоним? – предложила я.
– Не знаю, – с сомнением покачала вихрастой головой Марина, – ты же знаешь, какая наша Ленка бестактная. Будет на меня таращиться.
И тут меня осенило: да она же не знает ничего!