– Ты пьян, Роберт. Несешь бог знает что. Я тебя не понимаю.
– Мой друг, – вдруг ясно выговорил Робби, нагло ухмыляясь. – Мы с моим другом Домом уматываем отсюда. В Новый Орлеан. Наконец-то ты от меня избавился. Открываем шампанское в честь праздника!
Подняв руку, словно желая произнести тост, он потерял равновесие, ударился головой о кухонный стол и сполз на пол.
– Ой! – фыркнул он и расхохотался так, что по щекам поползли слезы.
– Пьянство – это вовсе не забавно, Роберт.
– Да неужели? Странно. А вот твое пьянство вызывало всеобщее веселье.
Глаза сына буквально пылали презрением.
– Может, внести в нашу беседу некоторое оживление? Наставить на тебя пистолет? Вот уж шутка так шутка, верно, па?
Питеру хотелось плакать. Когда это слово успело стать оскорблением?
– Сегодня днем здесь была мать Доминика. Скандалила. Угрожала. Пообещала обратиться в полицию, если ты еще раз подойдешь к ее сыну. Пойми, это совращение несовершеннолетних!
– Совра… что? Черт, это что-то новенькое. Нужно будет попробовать. Дом обожает эксперименты.
– Ты омерзителен! – рявкнул Питер. – Думаешь, это игра? Мальчишке едва исполнилось шестнадцать!
– Он знает, что делает, – пожал плечами Робби. – И, по правде сказать, он чертовски хорош.
– Его родители подадут в суд! Неужели не понимаешь, что можешь попасть в тюрьму?
– Если нас не найдут, никто никуда не попадет.
Робби едва ворочал языком. Голова, казалось, весила тысячу фунтов. После ухода из офиса Лайонела Ньюмана он шатался по барам и медленно напивался до полубессознательного состояния, последнее время ставшего для него образом жизни. Вести подобную беседу – все равно что плыть по морю густого, теплого супа.
Сказать по правде, он почти равнодушен к Дому Деллалу. Не то чтобы они были влюблены или что-то в этом роде. Но явное отвращение отца вызвало желание ответить ударом на удар. Слишком уж оно напоминало Робби о собственных угрызениях совести и презрении к себе. Повезло же ему быть первым в мире геем-гомофобом!
– Сегодня я был у старика Ньюмана.
– В самом деле?
– Чессслово. Да. Вычеркнул себя из завещания. – Робби снова разразился пьяным хихиканьем. – Сказал ему: «Суньте эти деньги себе в зад. Мне не нужен «Крюгергребаныйбрент».
– Ты не можешь просто взять и вычеркнуть себя из завещания, Роберт, – вздохнул Питер. – Есть трастовые фонды… это очень сложно.
– Никаких трастовых фондов. Я все отдал Лекси.
Робби встал. Комната вращалась, как центрифуга. Прижав руку ко лбу, он почувствовал на пальцах липкое тепло крови.
Питер едва не ахнул. Неужели он действительно отказался от денег Кейт? Имеет ли он право на такое?
– Ты слишком пьян, чтобы мыслить здраво, – сказал он вслух. – Поговорим утром.
– Утром меня здесь не будет.
Робби, пошатываясь, шагнул к отцу. Глаза сверкали пьяной, полубезумной яростью.
Живот у Питера свело. Робби был так близко, что на него пахнуло запахом перегара.
«Я боюсь. Боюсь собственного сына!»
– Я уезжаю в Новый Орлеан. С Домом.
– Если покинешь этот дом сегодня вечером, не трудись возвращаться обратно! – выпалил он, прежде чем успел опомниться.
– Не волнуйся. Не вернусь. Прощай, па.
– Прощай, Роберт.
Питер смотрел в спину Робби, неверными шагами плетущегося к порогу. Робби все еще зажимал рукой рану на лбу. Через несколько секунд хлопнула дверь.
Питер поежился, представив, как будет терзаться угрызениями совести. Нужно бежать за Робби. Объяснить, что не хотел его выгонять.
Прошло несколько секунд. Несколько минут.
И Питер неожиданно осознал, что ощущения, распирающие его грудь, – вовсе не угрызения совести.
А невероятное облегчение.
Выключив свет внизу, он стал осторожно подниматься наверх, в спальню Лекси. Отныне их будет только двое. Такой брат Лекси ни к чему. О ней позаботится отец!
Он не разбудит ее. Только на секунду встанет на колени у ее кроватки. Вдохнет чистый, сладкий запах ребенка. Утешится видом своей спящей, невинной девочки.
Он медленно открыл дверь спальни. В комнате царила кромешная тьма. Осторожно подобравшись к кровати, он переступил груду сброшенной одежды, встал на колени и протянул руку.
В лицо ему ударил порыв холодного ветра.
Питер поднял удивленные глаза. Окно спальни было распахнуто.
В тусклом лунном свете белела пустая постель.
Лекси исчезла.
Глава 8
Очнувшись, она осознала, что находится в темноте.
Полной темноте.
Не темноте спальни. Густой, холодной, удушливой тьме могилы.
Она попыталась закричать, но из горла не вырвалось ни единого звука. Ее рот чем-то забит. Какой-то горькой тряпкой. Она почти не могла дышать.