Павлов сильно переживал по поводу этого инцидента и готов был полностью взять на себя всю вину за гибель человека. Он лишь категорически отрицал наличие, как у него, так и у Марины преступного умысла. Дело в том, что, по показаниям свидетелей, он и Марина на первом курсе университета состояли в интимной близости. Подрабатывавший в то время дежурным 17-го этажа корпуса "Б" студент истфака Печенкин дал показания, свидетельствующие о том, что Павлов неоднократно выходил по утрам из ее комнаты.
Следствие продолжалось 3 месяца. Были опрошены десятки свидетелей, проведены два следственных эксперимента. Все это время Павлов находился под подпиской о невыезде. Заболела, а потом и вовсе слегла, признавая свою долю вины в случившемся, его мать Мария Эдгардовна, которая когда-то наотрез отказалась признать в черноглазой и бойкой провинциалке Марине свою будущую невестку, заподозрив ее в меркантильном интересе приобрести посредством ее любимого младшего сына московскую прописку. Ровно через год Мария Эдгардовна Павлова (в девичестве Сперанская) ушла из жизни после сердечного приступа.
За три дня до даты первого судебного заседания Павлова пригласили по повестке в известное здание на площади Дзержинского. Там, особо с ним не церемонясь, прямым текстом сказали: будешь сотрудничать с органами — дело закроют, не будешь — пойдешь под суд. Павлов под суд пойти не захотел и стал секретным сотрудником КГБ. Он продолжал учиться в университете, оставаясь старостой группы. Правда, из бюро комитета комсомола факультета его все-таки вывели. Но он об этом не жалел, так как больше времени оставалось на учебу. А также на сотрудничество с органами, которое, если не вдаваться в подробности, было связано с пресечением сбыта наркотиков и валютных операций.
Марина после закрытия уголовного дела как-то очень скоропалительно написала заявление об отчислении из МГУ, и уехала к своим родителям в Вологду. С тех пор они ни разу не виделись. Письма его оставались без ответа, поэтому всякий раз, когда он слышал по радио или TV: "Где ж ты моя черноглазая, где? В Вологде. Где-где-где. В Вологде-где. В доме, где резной палисад…", — у него начинало щемить сердце.
Вот и сейчас, сидя на скамейке в ожидании встречи с неизвестным товарищем из органов, Павлов услышал эту, наводящую на него меланхолию популярную песню в исполнении белорусского вокально-инструментального ансамбля "Песняры". Песню исторгал из себя транзисторный приемник марки "Океан", который нес патлатый парень в расклешенных по моде того времени брюках. Парень был не один, а в компании с еще двумя молодыми людьми, один из которых имел прическу a la prizivnik. Даже издали было заметно, что ребята в подпитии. Они остановились напротив Павлова, чтобы выбросить в стоящую рядом со скамейкой урну окурки.
Увидев, что рядом с Павловым на скамейке лежит пачка Marlboro, бритоголовый парень тут же спросил его, не угостит ли он их "натовским табачком". Павлову, конечно, было жаль расставаться с тремя дефицитными сигаретами, но и напрашиваться на драку ему тоже не хотелось.
— Только бы они не покушались на скамейку, — подумал Павлов, представляя себя уныло сидящим в компании с тремя нетрезвыми молодыми людьми. Но парни, видно, кроме желания стрельнуть по заграничной сигарете, имели на этот вечер и другие планы, которые побуждали их после того, как они закурили, нетвердым шагом продолжить свое движение по тенистой аллее.
"Город, где резной палисад…", — затухало в городском шуме бельканто солиста "Песняров".
Павлов с облегчение вздохнул и посмотрел на свои "командирские" часы. Они показывали время 14 часов 55 минут. Мимо него прошли две школьницы, в одной из которых он опознал девицу, с которой столкнулся возле киоска. Худощавая спутница ее была на голову выше и заметно сутулилась. Девицы не просто слонялись от нечего делать, а напряженно озирались по сторонам, как будто искали кого-то или что-то.
Будучи наслышан от своей двоюродной сестры Людмилы, работавшей в школе завучем, о дурных нравах и вредных привычках подрастающего поколения, он спрятал пачку заграничных сигарет в карман модной замшевой куртки, а то, вдруг, девицы, приняв его за фарцовщика или интуриста, попросят у него закурить. Затем же, как обычно, начнут клянчить всякую приятную мелочь: жевательные резинки, авторучки, мелкие деньги и так далее.