— Я тлакая пляная, тлакая пляная!
В столовой тоже задернули шторы. Все долго рассаживались за столом, будто предстояла важная конференция. Мартышка попыталась захватить одну сторону для себя и кронпринца, но тетушка усадила ее между собой и дядей Йоопом. Дедушка занял место во главе стола, против него остался свободный стул для Теета, а папа и кронпринц сели против тетушки, Мартышки и дяди Йоопа. Когда Теет принес тарелки и разлил суп, а тетушка велела Мартышке снять очки, чтобы они не упали в тарелку, дедушка встал и произнес благодарственную молитву. Мартышка в полный голос гаркнула «аминь» и уронила в суп ложку.
Некоторое время был слышен лишь стук ложек о тарелки, да изредка кто-нибудь прихлебывал громче положенного. Кронпринц чувствовал, что назревают какие-то события. Невысказанные мысли рвались наружу, как резиновые мячики, когда их силой удерживают под водой. Он вдруг заметил, что тетушке никак не удается поднять ложку выше, чем до плеча. Руку ей свела судорога. Она попробовала дотянуться до ложки губами, но, когда ее рот был уже сантиметрах в пяти от ложки, спохватилась, что неприлично низко наклоняется над столом. Ее жалкое положение было слишком очевидно для всех. Она покраснела и положила ложку. Потом набрала побольше воздуху и злым голосом спросила:
— Так что же будет?
Все вздрогнули. Дедушка, не поднимая глаз от тарелки, спросил:
— А что такое?
— Каролина хотела сказать: «Что будет с домом», — пояснил дядя Йооп, как всегда невпопад. — Теет ведь уходит…
— Ах, вот оно что, — сказал дедушка, будто ему сразу все стало ясно. — Теет уходит.
Теет вообразил, что его несправедливо в чем-то обвиняют. Капли пота выступили у него на лбу, покрытом коричневыми и розовыми пятнами.
— Я свой долг выполнил, — сердито возразил он. — Мне шестьдесят восемь, я теперь человек свободный. Никто не может мне приказывать. Впредь я буду поступать, как моя левая нога захочет. А с вами не желаю иметь никакого дела. По мне, так пропадите вы все пропадом!
Последнее было предназначено главным образом дедушке. Но старик смотрел на слугу с ласковой усмешкой, видно было, что горячность Теета его забавляет.
— Ты волен уйти и жить, где тебе угодно, если об этой свободе речь. Кстати сказать, ты более свободен, чем я, Теет. И ни к чему тебе лягать меня. С тобой здесь всегда хорошо обращались.
— Сыт по горло вашим обращением, — буркнул Теет, яростно ворочая ложкой.
Снова наступило молчание. Теет, нахохлившись, сидел над своей тарелкой и старался не встречаться с дедушкой взглядом: дедушка же, напротив, глядел на него ласково и любовно. Какая низость, какая неблагодарность, ошеломленно думал кронпринц, сидя подле своего молчаливого отца и слушая перепалку двух стариков. Целый день этот человек всем мешает, ко всем пристает, всем мозолит глаза. Когда взрослые ездили на кладбище, он тут ныл и жаловался. А теперь бросает в лицо дедушке, которому он всем обязан, такие серьезные упреки! Мартышка права. Разница в общественном положении все-таки сказывается. Слуга есть слуга, его всегда можно узнать по низкому нравственному уровню. Это утешительно. Но было тут и кое-что еще. Никогда раньше кронпринцу не приходило в голову, что между дедушкой и Теетом могут быть какие-то человеческие отношения. Теперь же стало ясно, что, несмотря на различие в нравственном уровне, дедушка в каком-то смысле даже полностью зависим от своего работника. Романтическое представление кронпринца о старике, увы, дополнилось мрачными, трагическими чертами.
— Так на чем мы остановились? — коварно спросил папа.
— На доме.
Это дядя Йооп в очередной раз постарался направить разговор в желанное русло.
— А ты здорово поддал, Йооп, — сказал дедушка. Ему доставляло какое-то болезненное удовольствие мучить себя и всех остальных: пусть уж выскажутся до конца! — Мы говорили не про дом. Мы говорили про Теета.
Слуга рывком поднялся со стула и принялся лихорадочно собирать посуду. Мартышка не успела доесть, но Теет этого не заметил; слепой от возмущения, он выхватил тарелку у нее из-под носа. Девочка так растерялась, что даже не протестовала.
— Я отдал вам шестьдесят лет своей жизни. Шестьдесят лет! И никогда не жаловался. Поищите другого такого ненормального, черт возьми! Знать вас больше не хочу.
Каждое удачное слово подчеркивалось грохотом посуды. Дрожащими руками он складывал тарелки на поднос.