Мама была еще молчаливей обычного. Свой тяжелый недуг она тщательно скрывала от дочери. Обе работали с утра до вечера: сортировали продовольственные карточки, чинили платье и белье, которое Дора Стратман приносила им целыми охапками. В полдень они наблюдали за тем, как на плоской кровле удлиняются причудливые тени собак. В голодную зиму строгие предписания Стратмана пришлось нарушить. Преподаватель французского, кажется, уехал в деревню. Марта с матерью продолжали ночевать на чердаке, но все дни проводили на третьем этаже в длинной узкой комнате, где всегда было сумрачно. Из окна виднелся садик, по-зимнему голый. Все высокие деревья стояли с обрубленными сучьями. Здесь мать и дочь встречались с другими жильцами, тоже укрывавшимися в доме на канале. Среди них был старик, менеер[17] Леви, владелец антикварного магазина, два студента, актер. Студентов Марта знала только по именам. Скромные парни, они играли в шахматы, сосали пустые трубки и сочиняли криптограммы. В отличие от них менеер Леви не мог ни минуты усидеть на месте, все время качал головой, вздыхал и что-то бормотал себе под нос, перебирая дрожащими пальцами часовую цепочку. Однажды, когда его случайно не было дома, гестаповцы схватили его семью: жену, сына, невестку и внуков — и увезли неизвестно куда. Все его имущество было конфисковано, вначале опечатали магазин, потом забрали то, что было дома. Стратман приютил его. Старик жил в мучительном ожидании. Тысячу раз в день он поглядывал то на входную дверь, то на часы, сидел на самом краешке стула, чтобы в любой момент вскочить. По вечерам все усаживались вокруг стола с коптилкой, сделанной из жестяной коробочки от актерского грима. Днем актер обычно читал у окна, а вечером при неверном, дрожащем свете плошки оживлялся. Он декламировал стихи, отрывки из античных трагедий, монологи из шекспировских драм. Воодушевленный звуками собственного голоса, он вливал в собравшихся страстную жажду жизни. Люди сидели с просветленными лицами, забыв о мраке, подстерегающем их за спиной.
Как-то раз ночью немцы устроили облаву. Студенты спрятались на крыше, актер через сад убежал в соседний дом к своим друзьям; Марта, ее мать и менеер Леви укрылись в тайнике между этажными перекрытиями, в тесной и низенькой, как гроб, конурке. Они лежали в душной тьме, затаив дыхание, в то время как Стратман водил солдат по комнатам, откуда Дора в безумной спешке все же успела вытащить спальные принадлежности.
В день освобождения Марта помогала вывесить флаг. Слежавшееся полотно медленно развернулось, и ветер зашевелил складки красных, голубых и белых полос. Прощаясь, все они, кроме молодых людей, ушедших в город, собрались в передней.
— С этим покончено, — сказала мать Марты. — Покончено раз и навсегда.
Стратман и Дора глядели друг на друга и улыбались.
— Все только начинается, — сказала Дора. — Смотрите, не наделайте ошибок!
— Да, самое трудное впереди, — подтвердил Стратман. — Наступила мирная жизнь, и мы должны теперь действовать, чтобы осуществить то, о чем мы с вами все эти годы и мечтали и говорили. Мы должны сказать «нет» насилию и варварству, должны призывать к справедливости и гуманизму. Нужно добиваться социальных перемен. — Стратман сделал выразительный жест: он как бы смял глиняную фигурку в бесформенный комок, а потом начал лепить заново.
— Аминь! — воскликнул актер голосом, в котором звучала медь.
А старик Леви, одиноко стоявший у окна, глядел на канал и молчал.
Рейнир сидел, прислонившись спиной к дереву. Увидев Марту, которой пришлось сделать крюк, чтобы обойти колючую проволоку, он демонстративно отвернулся.