— Ты сам не веришь ни единому своему слову, — мягко остановила его Марта.
— Я тоже был когда-то таким, как ты. Честно говоря, совсем недавно. Тоже верил в святость всяких там ценностей, но что толку? Просто удивительно, насколько проще и легче жить, когда перестаешь принимать близко к сердцу любовь, политику, религию, культуру, мир, войну и тому подобное…
— Признайся, что ты хочешь сдаться, а потому ищешь лазейку.
— Зато уж ты тверда как сталь.
— Вовсе нет, Рейнир. Но я не играю, во всяком случае, в ту игру, какую предлагаешь ты. Я хочу знать, что между нами происходит.
— Хорошо. Ты не станешь отрицать, что оба мы, каждый по-своему, искали возможности… расслабиться, перевести дыхание, что ли. И вот мы с тобой отправились в эту поездку. Да ты сама рада была вырваться из города, как из тюрьмы! Разве этого недостаточно?
— Иными словами, болтать и паясничать на фоне идиллического летнего пейзажа и подальше от дома! Ты это имеешь в виду? — Марта откинулась назад и положила голову на спинку сиденья. — Мне лично этого недостаточно, да и тебе тоже, как ты сам заметил.
— Ну, если это тебя не удовлетворяет, если ты этого не ценишь… — подавленно отозвался Рейнир. — Все сегодня против нас! Говоришь, идиллия летнего пейзажа! Но я это представлял по-другому. Я думал…
Он не договорил, только вздохнул. Марта понимала, что лаской успокоила бы и его, и себя, но не шевелилась.
— Какой смысл притворяться, если все кончено?.. А быть может, ничего никогда и не было!
— Неужели я бы пришел к тебе, если бы ты для меня ничего не значила?
— О да, понимаю, я что-то вроде моста, соединяющего тебя с твоей Софи.
— О черт! — буркнул Рейнир и резко выпрямился. — Ты все еще не можешь забыть! Как будто не чувствуешь, что нас с тобой связывает совсем не это? Я по крайней мере так считаю. И я знаю тебя. Я тебе нужен. Ты без меня не можешь.
— Смогу, если надо.
— Почему ты впадаешь в крайности? Мы свободны в своем выборе, и раз у нас есть потребность быть вместе…
— Не об этом речь.
— Тогда о чем же?
— А вот это мне и хотелось бы знать, — сказала Марта, обращаясь скорее к себе самой.
— Смотри на все проще. Ну что плохого, если мы с тобой хотим для себя немного личного счастья и освободились ради этого на какой-то срок от других связей, почему же мы должны сами портить себе жизнь нелепыми претензиями?
— А почему бы нам для разнообразия не вспомнить, что мы взрослые люди?
Рейнир иронически усмехнулся.
— А ты знаешь, что такое взрослые люди? Как ты это понимаешь?
Марта шевельнула в темноте рукой, подыскивая точный ответ. В ее голове теснились мысли, которые ей хотелось выразить, но как это сделать — она не знала.
— Быть взрослым, — заговорила Марта, осторожно подбирая слова, — значит прежде всего понимать самого себя. И никогда не требовать для себя больше, чем сам отдаешь другим. Таков мой жизненный принцип…
— Меня это никогда не волновало, а сегодня — тем более, — перебил Рейнир.
— Потому что тебе никогда не приходилось жить так, как, скажем, живут люди в этой деревне, — с жаром сказала Марта. — Ведь то, что интересует и заботит нас с тобой, для них просто не существует. Здесь иной отсчет времени, иные заботы. Неужели ты этого не понимаешь?
Рейнир с громким вздохом придвинулся к Марте.
— Ах, девочка моя! Так вот что тебя гложет! Оказывается, ты ничуть не изменилась! Что ж, иди своей дорогой. Я тебе не помеха. Только не поделишься ли ты со мной накопленным за этот год опытом? Каким образом осуществить на деле твои идеи гуманизма и солидарности?
— Не знаю и не хочу лгать, будто знаю. Но думаю, что тот, кто искренне к этому стремится, ищет и находит возможности. От того, что будешь пассивно наблюдать со стороны, ничего не изменится. Главная задача — уничтожить пропасть… Не знаю, как это лучше сказать… Я хочу найти такой путь для себя и для других, понимаешь, который вел бы нас к одной общей цели. Хочу, чтобы мы добились равенства для всех, чтобы рухнул барьер между нами и такими вот, как эти люди здесь и миллионы им подобных. Хочу жить в одном мире с этими людьми. Извини, если мои слова кажутся тебе высокопарными и неконкретными, но в честности моих мыслей можешь не сомневаться.
— Верю, звучит очень мило. Хотя все это, конечно, вздор. Уровни развития даже сопоставить невозможно. Люди, подобные мне и тебе, и люди вроде здешних деревенских никогда не найдут точек соприкосновения. Никогда.
— За исключением тех случаев, когда выходит из строя автомобиль.
— Ах!.. — Рейнир раздраженно втянул сквозь зубы воздух. — Это разные вещи, и между ними нет никакой связи. Мы говорили о себе, о своих личных делах, и незачем связывать их с судьбами всего человечества. Переделать мир я все равно не способен, даже если бы и захотел.
Кто-то вошел в сарай. Звякнуло стекло.
— Вы здесь? — спросил Марешаль. Они отозвались и услышали второй вопрос: —Vous etes bien?[21]
Рейнир чиркнул спичкой.
— Осторожно с огнем! — испуганно предупредил Марешаль. — Не успеешь оглянуться, как полыхнет.
При свете спички он подал им бутылку и два стакана.
— Опять этот сидр, — шепнул Рейнир.
— Зато поскорее уснем.
Марта поблагодарила Марешаля, и тот, ощупав в нескольких местах машину, как будто простым прикосновением можно было определить, в чем причина поломки, опять исчез, плотно прикрыв за собой двери сарая.
Марте приснилось, что идет дождь. Шуршит в листве, падает на песок. Несет прохладу, напоенную запахами цветов и земли. Она подставляет тело потокам ливня, слышит журчанье плещущей воды.
— Марта! — послышался в темноте голос Рейнира.
— Как чудесно, — еще в полусне, в блаженной истоме прошептала она. И вдруг спохватилась, что уже не спит. Руки раскинуты, тело ломит от неудобной позы, поджатые ноги сводит судорогой. Марта испуганно вскрикнула и села: лица коснулось дыхание Рейнира, он обнял ее, нежно погладил по шее. — Мне снилось, что идет дождь. — За ветровым стеклом серый квадрат заднего дворика. Рейнир обнял ее за плечи, как когда-то. Сколько прошло с тех пор времени? Сутки или тысяча лет? — Не тронь меня!
— Устала?
— Мне снилась гроза, — повторила Марта.
— Мы потеряли почти сутки… Но это не страшно. Мы вместе, несмотря ни на что. Я тебя так люблю, Марта. Нам будет хорошо вдвоем, правда?
Марта взяла его за руку и крепко сжала.
— Не знаю, — ответила она сонным голосом. — Мы с тобой довольно грустная пара. Очень грустная.
— Марта, не будем мучить друг друга. Ты одинока, я тоже.
— С тобой я иногда об этом забывала.
— Дорогая! — Рейнир склонился к ней, лицо его было близко-близко.
По телу Марты пробежала дрожь, она совсем проснулась. Небрежно поцеловав Рейнира, она высвободилась из его объятий.
— Ноги затекли. Надо размяться.
Она выбралась из машины. Рейнир последовал за ней. Под ночным небом, усеянным сверкающей пылью, деревья казались совсем черными. В доме Марешалей сквозь щели ставен пробивался слабый свет. Слышались неясные голоса.
— Они либо еще не ложились, либо уже встали.
Рейнир посмотрел на часы. Светящиеся зеленые стрелки показывали половину третьего.
Утром, умывшись у колонки за уборной — там среди сорняка стояла древняя заржавленная цинковая ванна на львиных ножках, — она вернулась к машине и под любопытными взглядами кучки ребятишек стала бесцельно прохаживаться по улице. На крыльце появилась мадам Марешаль, ее волосы были сегодня взлохмаченны еще больше, чем накануне, а через полуоткрытую ставню на Марту смотрела молодая женщина с робкими глазами. В окно соседнего домишка было видно множество кроватей, куча смятых серых простыней. Марта взяла книгу и присела на откосе дороги, но ей не читалось. Комаров сегодня было пропасть, гораздо больше, чем вчера. Какие-то иссиня-черные мухи не давали покоя. Ребятишки казались скучными и чем-то напуганными. Сколько она ни пыталась завязать с ними дружбу, ничего не выходило.
Рейнир стоял у дверей сарая с Марешалем, тот держал в одной руке какие-то болты и гайки, а другой возбужденно жестикулировал.