Разомлев от жары и выпитого за едой сидра, они медленно побрели в лес искать прохлады.
— Что-то здесь творится неладное, — сказала Марта. — Эти люди все время шепчутся. Дело нечисто. Ты обратил внимание, что в коридоре стоят ружья?
Рейнир рассмеялся.
— А тебе только того и надо! Учуяла дух французской революции! Эти голодранцы, что с утра до вечера хлещут сидр, держат за дверью винчестеры, чтобы перестрелять всех кроликов в округе или браконьерствовать в здешних лесах. А ты уже расфантазировалась — вооруженное восстание. И конечно, возликовала!
— О чем ты? Не понимаю. — Мартой вновь овладело странное чувство, будто время остановилось.
Они углубились в запущенный парк. Ни один листок на деревьях не шевелился. На кустарниках белесоватый слой пыли. Мертвая тишина, и только доносившиеся издали голоса детей казались легким и тонким звоном, пропущенным сквозь толщу знойного летнего полдня.
— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — повторила Марта. — Отказываюсь понимать.
— Не будем играть в прятки. Не притворяйся, будто не знаешь, за что тебя уволили с работы.
Марта покачала головой.
— Уволили?
— Да, из Учебного центра.
— Никто меня не увольнял. Центр ликвидировали, и ты это отлично знаешь. Почему ты так странно на меня глядишь?
— Его, между прочим, из-за тебя и ликвидировали, — раздельно произнес Рейнир. — А тебя уволили. Быть может, они так прямо не сказали, у них были, вероятно, свои причины. Не хотели ворошить старое, устраивать шумиху. Ведь все мы люди. Тебе еще повезло, что подвернулось место в другом секторе Фонда. Но то, что тебя уволили, — факт.
— Нет, я, наверное, сошла с ума. — Марта нервно рассмеялась. Ее смех птицей взметнулся к вершинам деревьев. — Я и понятия не имела, что была уволена. Может, еще скажешь, что сам приложил к этому руку?
— Марта, давай начистоту. До некоторой степени да. Меня тоже привлекли к этому делу.
— Трам-там-там, трам-там-там, — зашевелила губами Марта.
— Тебе нельзя больше сидра, — не оборачиваясь, заметил Рейнир.
— Наоборот! После четырех стаканов я, пожалуй, разберусь, что к чему. И мне станет ясно, в чем же я, как секретарь Учебного центра, провинилась и что предосудительного совершила…
— Я всегда знал, что ты не истеричка и отнюдь не дура. Но у тебя какое-то наивное представление о порядочности, своего рода половинчатый либерализм, а он может быть опасен. Прости, если я выразился слишком резко. Беру свои слова обратно. Но ты чересчур эмоциональна, чересчур болезненно реагируешь на все и к целому ряду явлений подходишь удивительно предвзято. Люди иной раз не знают, чего от тебя ожидать…
Деревья обступили их стеной. Старые, почти заросшие тропинки разбегались во все стороны и терялись в кустах. Марта с таким ожесточением потерла виски и щеки, что на коже выступили красные полосы. Рейнир шел на полшага впереди и, с подчеркнутым безразличием поднимая ногами пыль, говорил быстро, деловито-небрежно, что у него всегда было признаком недовольства и обычно выводило Марту из себя, но сейчас наполняло ее ужасом.
Рейнир крайне изумился, когда на конгрессе, посвященном мироощущению современности, профессор Фоллер отвел его в сторонку и спросил, какое впечатление производит на него Марта Вейк. Рейнир честно сказал, что знает, кто она такая, но больше ничего добавить не может. Она встретила его в Учебном центре и очень тепло и сердечно представила аудитории, перед которой он выступал. Вот, пожалуй, и все. Фоллер признался, что сам он пока не составил себе о ней мнения, но директорат Фонда как будто бы доволен. Уже два года она самостоятельно управляет Секретариатом Учебного центра; в ее функции, в частности, входит организация собраний и тому подобных мероприятий, проведение лекций и создание всевозможных курсов. В сущности, директорат предоставил ей эту работу, так сказать, скрепя сердце, ибо других подходящих кандидатур у Фонда в то время не было. Правда, при поступлении она представила превосходные рекомендации, из коих одна была написана весьма большим авторитетом в области социальных исследований, но это было все, что о ней знали, и у руководителей Фонда всегда оставалось тягостное ощущение, что Марта Вейк — человек со стороны. И довольно скоро возникли осложнения. К начальству стали со всех сторон поступать жалобы, что Марта Вейк не проводит в рамках Учебного центра заданной твердой линии, что привлекает к работе в Центре лиц, чьи убеждения по меньшей мере спорны, а связи — сомнительны.
Это бы еще полбеды и, скорее, свидетельствовало об активности Секретариата, однако позднее стали поступать сигналы о том, что Марта Вейк предпочитает сотрудничать с теми представителями науки и искусства, которых приходится считать определенно нежелательными… в свете духовных и общественных ценностей, которые Центр положил в основу всей своей деятельности. Тем более что в данном случае речь идет о формировании мировоззрения молодежи…
Рейнир прервал поток аргументов Фоллера и в свою очередь намекнул, что прекрасно понимает, куда клонит профессор. В людях, которых тот назвал проходимцами, незаметно проникшими в общество и тайно подрывающими его основы, Рейнир тоже видел своих непримиримых врагов. Имена тех, кого Марта приглашала для чтения лекций и докладов и кому она доверяла руководство секциями, были ему небезызвестны. У них и в самом деле весьма сомнительная репутация, но чтобы из-за этого теперь…
— Все это очень неприятно, — жаловался Фоллер. — Когда после войны мы создали Учебный центр, он сразу стал причинять нам уйму беспокойства. Самый замысел его организации был рискованным, и в тесном кругу создателей Фонда это признавали. Однако пошли на риск ради эксперимента, приходилось учитывать веяния времени, сложность обстановки… Так-то оно так, но надо оставаться в рамках. Однажды мы уже весьма деликатно и тактично указали юфрау Вейк на ошибки в ее руководстве, но она либо не поняла, либо не пожелала признать наших доводов. Хотя, по сути дела, была обязана понять с полуслова, с одного лишь намека. Как прикажете к этому отнестись? Надо быть тонким психологом, чтобы определить: наивное ли это непонимание или тактический маневр с ее стороны.
Рейнир ответил, что не считает для себя возможным на основании нескольких беглых встреч выносить столь ответственное суждение. Фоллер поспешил заверить, что отнюдь не ожидает от него непродуманного ответа. Но вот ему известно, что доктор Морслаг пишет книгу о нравах послевоенной молодежи. Марта Вейк по поручению Фонда собрала большой анкетный материал по этому вопросу, и Фонд охотно предоставит его в распоряжение доктора Морслага. В таком случае его личный контакт с юфрау Вейк станет неизбежным.
Первым побуждением Рейнира было уклониться от этого предложения. «Да они с ума сошли, — думал он. — Будто мне больше нечего делать, как наблюдать за девицей и расспрашивать ее». Прощаясь, он ничего конкретно не обещал, но решил послать Фоллеру письмо с вежливым отказом. Пусть они там в своем Научном фонде сами занимаются грязной работой.
Позже Рейнир вспомнил, что однажды поместил в педагогическом журнале хвалебную рецензию на брошюры Марты Вейк, посвященные проблемам жизни современной молодежи. Он даже рекомендовал их вниманию сотрудников из отделов социальной помощи нескольких крупных предприятий, где работал консультантом. Легкая неуверенность в сочетании с любопытством — что же он все-таки рекомендовал? — побудила его обратиться и к другим публикациям Марты. Среди них он наткнулся на статью — полемический отклик на работу некоего специалиста по промышленной психологии. С растущим недовольством он начал читать…
Марта писала: «…Фермерам, разводящим скот и домашнюю птицу, с незапамятных времен известно, что их живность приносит оптимальный барыш только при оптимальном уходе, то есть когда для развития животных созданы наилучшие условия. Социологам следовало бы учитывать это при обсуждении судеб послевоенной молодежи. Ныне, когда, с одной стороны, налицо огромный дефицит молодых кадров в промышленности и в сфере кустарного производства, а с другой стороны, огромная нехватка молодых потребителей, внезапный интерес к «молодежной проблеме», попытки разрешить ее, не жалея ни сил, ни средств, представляются куда менее бескорыстными, чем можно было бы предположить, судя по тону общественных кампаний.