Ветер гнал по бульвару клочок бумаги, который то круто взмывал вверх, то снова опускался, пока не зацепился за фонарный столб. Здесь тоже все будто вымерло. Закрыты ставни магазинчиков, палаток с мороженым и ларьков с селедкой. Чуть поодаль штабель шезлонгов. Возле базальтовых плит променада намело песку, под которым скрылись прибитые волнами обломки дерева и прочий мусор. Пляж был сырой, в мелких ямках от прошедшего дождя. Блекер стоял на самом ветру. Штанины хлопали по ногам, пиджак надулся как парус. Он сунул руку в карман и вздрогнул, нащупав кусок бутерброда. Размахнувшись, он швырнул его прочь и увидел, как ветер подхватил и шмякнул хлеб о плотину. Блекер вытер нос рукавом и посмотрел на небо над высокими жилыми домами. Солнце на миг проглянуло в узкий просвет между облаков и ласково скользнуло по его лицу. Потом опять нахмурило, и все вокруг стало еще более мрачным и холодным, а гребни волн еще более зловещими.
Войти в море, подумал он, не раскидывать руки, когда вода станет по грудь, а продолжать идти в глубину. Меня накроет волной. Потом голова покажется над водой, но вторая волна захлестнет ее, и наконец море проглотит меня, словно я не ходил никогда по земле.
Коварный прилив унесет его, навсегда. Назад дороги не будет, если ему и вздумается вернуться на берег. Лишь через несколько дней море выкинет его труп на песок или на волнорез, где в часы отлива между каменными глыбами образуются бочажки, кишащие всякой морской живностью. Нет, он не пойдет к морю, не снимет пиджак и не положит его на песок. Сейчас его здесь никто не найдет и не взглянет понимающе на море. Что же делать? Куда податься? На той стороне Англия, а дальше, еще дальше опять стою я. О, мир так мал, так ничтожно мал, подумал он. Слезы катились по щекам за воротник, но он не вытирал их, думая, что глаза слезятся от ветра.
Первые прохожие при виде его замедляли шаг и удивленно смотрели на неподвижно стоявшего на ветру мужчину с растрепанными волосами и мрачным лицом. Казалось, он приготовился к прыжку.
Через две скамейки от Блекера, ближе к водителю, сидели пожилые супруги, которые дали ему десять центов, так как он наскреб только пятьдесят два.
— Извините, пожалуйста, — обратился к ним Блекер. — Вы не могли бы одолжить мне десять центов? Боюсь, что я потерял двадцать пять гульденов… Я искал, но…
— Да где же, в такой ветер, — сказала старушка.
— Со всяким может случиться, — поддержал ее муж. — Вы можете ехать с нами, у нас семейный билет.
— Зачем же, Ян, — возразила жена. — Может быть, господину ехать дальше.
Смущаясь, Блекер протянул им два цента сдачи, но старик покачал головой:
— Оставьте себе.
На его бритом затылке проступали жгуты мускулов, и, когда он поворачивался к жене, они сжимались в гармошку. Женщина задумчиво кивала, и тогда сережки в ее ушах забавно раскачивались на отвисшей мочке. Сзади наискосок от Блекера сидел пассажир с мокрой после купанья собакой. Больше в трамвае никого не было. На первых остановках никто не входил и не выходил, поэтому водитель гнал по рельсам, как по треку. Потом он остановился, чтобы посадить прыщавого верзилу со свернутым полотенцем, из которого торчали плавки. Пассажир с собакой сошел на следующей остановке. На полу осталось темное пятно от мокрого собачьего зада.
Трамвай выехал на Эдисоистраат. Блекер нажал на кнопку «остановка», не обратив внимания на красный огонек лампочки. Это парень с полотенцем собирался выйти у бассейна.
Еще в нескольких метрах от индийского магазина Блекер почувствовал запах чеснока и восточных пряностей. Потом увидел жену разносчика молока. Она торопилась к восьмичасовой мессе и не заметила его. Как будто он и не пропадал. Зато трое из десяти ребятишек семейства Хаутзагеров перестали играть в камешки и, разинув рты, вытаращились на него. Ему вдруг показалось, что он не видел этой улицы с ухоженными палисадниками уже несколько месяцев.
Блекер подошел к подъезду, стараясь не глядеть на окна парикмахерской с ненавистными бирюзовыми занавесками. Его пальцы нервно перебирали в кармане хлебные крошки. Он нерешительно поставил ногу на первую ступеньку и начал подниматься по лестнице в своей обычной манере, передвигая ногу, пока носок ботинка не упрется в следующую ступеньку.
«В. А. БЛЕКЕР» — табличка на двери, оконце пузырчатого стекла с красной занавеской, веревочка, продетая в дырку, которую он просверлил, когда Петер подрос и мог уже один играть на улице. Пригладив волосы и потерев жесткие солоноватые щеки, он стиснул пальцами узел веревки и потянул. Дверь, не запертая на ключ, отворилась.
В прихожей никого не было. На вешалке лежал его портфель. Наверное, Крёйер привез на багажнике своего мотоцикла. Дверь в спальню слегка приоткрыта. Вытянув руку, он толкнул дверь — первое, что он увидел, был бельевой шкаф, солидный, громоздкий, залитый потоком света. Адри полусидела на кровати, прижав к себе Петера. Мальчик выпустил из рук деревянную дрезину, стоявшую на коленях у матери, и смущенно сунул в рот палец.
Адри не сказала ни слова, только посмотрела на него, плотно сжав губы, будто сдерживая смех. Когда Петер крикнул «папа?!», она легла на бок.
— Иди поиграй, — сказала она и оттолкнула дрезину на край кровати. — Ну, беги!
— Это папа? — переспросил Петер, слезая с кровати.
— Конечно, папа, — ответила она, отодвигаясь и приглашая Блекера присесть на то место, где только что лежала.
Он снял ботинки и сел рядом, чувствуя приятное тепло.
— У тебя совершенно ледяные пальцы, — сказала она.
— Да, — еле слышно проговорил он. — Я продрог.
Блекер почувствовал, что она осмотрела его с ног до головы.
— Из конторы прислали письмо. Тебя оставят, если извинишься.
Блекер промолчал, разглядывая сбившийся носок. Адри взяла его руку и потерла пальцы.
— Я сказала Тегелару, что ты вернешься через неделю.
— Марион плачет, — предупредил Блекер.
— Простудилась немножко. Придется подержать ее в постели. Господи, какой ты холодный. — Она уткнулась ему в плечо, но тут же опять подняла голову. — Петер, иди поиграй на кухне. Мама сейчас придет.
— А папа? — спросил он.
— И папа тоже, — ответила она.
Мальчик послушно вышел, волоча за собой тарахтящую дрезину.
Адри снова ласково прильнула к мужу.
— Дорогой мой, почему ты все-таки ушел?
Блекер пожал плечами и вздохнул. Он так отчетливо представил себе Герри, что даже запах парикмахерской растворился в сигарном дыму, щекотавшем нос.
— Виллем, где ты пропадал все эти дни? — громче повторила Адри и принялась отчитывать его, то ласково, то сердито. Потом вдруг сказала: — Марион что-то притихла. Пойду взгляну. — Она надела шлепанцы. — Мы собираемся к маме. Она ничего не знает. Поедешь?
— Мне очень хочется спать, — сказал Блекер.
Адри подошла к шкафу, достала его синий костюм и повесила на спинку стула, а на сиденье положила чистую рубашку.
— Сними с себя эту одежду, от нее воняет, — сказала она, фыркнув. — У тебя жуткий вид. Побрейся.
Блекер слышал, как она вышла, закрыла дверь и повернула ключ. Повернула ключ? Не может быть! Он мысленно воспроизвел звук поворачиваемого ключа. Да, примерно так. Нет, ему просто показалось. А если это правда, подумал он, то я удостоверюсь в этом, лишь взявшись за дверную ручку. Значит, пока я лежу в кровати, комната не заперта. Его начало трясти. Нет, ни за что не встану, решил он. Буду лежать. Он судорожно вцепился в одеяло. Стиснув зубы, старался успокоиться, но дрожь не прекращалась. Голова разламывалась. Кончиками дрожащих пальцев он ощупал лицо. Я же прекрасно слышу, что они стоят за дверью и смеются. Перестаньте! Ради бога, перестаньте!
Геррит Крол
Сын города (Перевод Ю. Сидорина)
Идет дождь, ночь. Люди спят. Они устали за день, завтра снова на работу, а пока они спят. И я словно оберегаю их сон.
Я сижу у окна и смотрю вниз на улицу, блестящую от дождя и безмолвную. Где-то далеко прогрохотал одинокий мотоцикл; поздний прохожий свернул за угол, он тоже спешит домой; только я бесцельно сижу у окна и высматриваю неизвестно кого. Мне хочется распахнуть окно пошире, встать на карнизе во весь рост и крикнуть: «Сограждане!» Так наш бургомистр обращается с высокого крыльца ратуши к горожанам, подразумевая под этим «сограждане» всех без исключения. С высоты своего окна я тоже хотел бы обратиться ко всем без исключения, чтобы до каждого дошли мои слова: «Послушайте! Я обыкновенный человек, такой же, как и вы». А потом расскажу всю историю.