- Это первое, - заключил Сергей Модестович, - а второе - у нашего Анри Андреича сифилиса не обнаружено.
- Поздравляем, легко отделались, - сказал Борзов.
- Малой кровью, - усмехаясь, подтвердил Сергей Модестович.
- Камня на камне не оставлю! - Мнухин подтянул носки и уничтожающе оглядел Ларису Васильевну. - Уволю! Завтра же! - и вышел, шарахнув дверью.
*
- Хотелось бы ляпнуть: "Подыхай, развратная баба!", но эмоции врача не должны брать верх над его разумом, - невесело диктовал Борзов.
Лариса Васильевна не знала, куда глаза девать.
- Голубушка, вам придется рассказать нам все, - сказал наконец Борзов, - думаю, что уместно напомнить об уголовной ответственности за преступное укрывательство фактов.
- Я клянусь, что за последние полгода ни с кем не вступала в половые контакты, кроме Мнухина, - вытянувшись в струнку, отчеканила Лариса Васильевна.
- Не брешешь? - спросил Борзов с каким-то деревенским простодушием. - А то у меня сердце схватило... Инфаркт, не дай бог. Вот помру - что станет с пасекой в Лихтовке? Пропадут мои пчелки... Ведь такие разумные твари, диву даешься!
Борзов как-то сразу подряхлел и растерял профессорский лоск.
- Я ведь в селе-то родился, пастушил мальцом, гусей пас, мамку с папкой уважал... Кабы не мед-прополис, давно там был бы. - Он многозначительно потыкал пальцем в потолок. - До чего в деревне хорошо: сидишь в глубине цветущего сада, пьешь душистый крепкий чай, на столе шумит старинный самовар, и Анна Гавриловна пироги подает... - Борзов словно отмахнулся от восхитительного видения. Анна Гавриловна и Сергей Модестович в это время слезно умилялись.
- Читать любите? - Неожиданно опростившийся Борзов осторожно плел туман из всяких "таперя", "кубыть", "дюже", и Ларисе Васильевне померещилась чужая, книжная любовь, хрященосый казак, казачка в стогу, вихри враждебные, выстрелы и река, величавая, как ртуть...
- Отчего же, голубушка, ваш выбор пал на "Тихий Дон"?
- Чем плох Шолохов? - удивилась Лариса Васильевна.
- Какая художественная неразборчивость, - прошипела Анна Гавриловна.
- И беспечность, - добавил Борзов. - Анна Гавриловна, принесите экземплярчик издания...
Борзов пролистал половину тома, потом, ведя пальцем по странице сверху вниз, прочел вслух:
- "Дарья криво улыбнулась и впервые за разговор подняла полышущие огнем глаза: - У меня сифилис. Это от какого не вылечиваются, от какого носы проваливаются".
- Нет сомнений, - Борзов торжествующе захлопнул книгу, вы, голубушка, заразились от печатного слова! Редкий, конечно, случай. На моей памяти двенадцатый...
*
- Без паники! Только лечиться! Иного способа нет. - Борзов говорил уверенно и спокойно.
- Быть такого не может! - всхлипывала Лариса Васильевна.
- Вам сегодня же следует лечь в больницу. Госпитализация зараженных особо опасными формами сифилиса производится немедленно, в течение двадцати четырех часов. Таковы непреклонные, жесткие требования, принятые в нашей стране. Начало лечения - обязательно в условиях стационара.
- Значит, сегодня? - с тоской вскричала Лариса Васильевна. Она всегда болела дома и поэтому отчаянно трусила.
- Да, голубушка. Возьмите все необходимые вещи - и сразу сюда. Мы составим деликатное заявление на вашу работу, так что никто ничего не заподозрит, вы подпишете предупреждение, что уведомлены врачом о своем заболевании, что лечение необходимо проводить под наблюдением врачей и уклонение от этих процедур уголовно наказуемо. После формальностей с бумагами Акимовна отведет вас в палату, - сказал Борзов и обнадеживающе улыбнулся.
*
"Пижаму, тапочки, зубную щетку, полотенце, мыло... И никаких книжек... - прикидывала в уме Лариса Васильевна, спеша к выходу. - Куплю яблок... яблоки наверняка можно".
От волнения она даже не обратила внимания, что вышла не из того здания, в которое входила. Кожно-венерологический диспансер занимал современную трехэтажную постройку. А Лариса Васильевна слетела по ступеням ветхого крыльца одноэтажного домишка на какую-то незнакомую улицу.
*
- Вот они, мои сифилитики в квадратике. - Нянька Акимовна бросила на матрас стопку желтого белья. - Тумбочка у тебя совместная с Ванечкой, - Акимовна указала на свежего, русочубого паренька. - Если понадобится второе одеяло - проси, не стесняйся...
Увы, к великому неудовольствию Ларисы Васильевны, палата была общая для мужчин и женщин. Кроме Вани под стенкой храпел здоровенный детина. "Затылок скошенный... Дебил, наверное!" - с неприязнью подумала Лариса Васильевна.
Койка ее стояла встык с койкой старухи вызывающе болезненного вида. Особенно приковывали внимание ноги, торчащие из-под халата, в шишках и звездчатых, втянутых внутрь рубцах. Приподнявшись на локте, старуха жаловалась соседке:
- Пятнадцатый годок мучаюсь... Чистотелом натиралась и чем посоветують, а болячка то заживеть, то на новом месте выскочить, ноеть, а шишка откроется, и оттуда гной, густой, тягучий. Похоже на чирей, ан не чирей... Я в город поехала к хирургу, а он говорить - костоеда...
"Придется пережить", - вздохнула Лариса Васильевна и прислушалась к разговору в противоположном углу палаты.
- У нас в Векшах, - сказал вдруг мальчик Ваня, - жили три сестры: тетка Лукерья, тетка Варя и тетка Аня...
"Началось, - Лариса Васильевна прилегла на койку и закрыла глаза, - теперь до ночи байки травить будут..."
Впрочем, Ваня рассказывал хорошо:
- На полнолуние забегает тетка Лукерья в хату и кричит, что конец света пришел, дьявол хватает на улице людей и тащит в пекло. Она вообще припадочная, тетка Лукерья... Тетка Варя и тетка Аня ее уложили, стали травой отпаивать и тут видят, что у нее из тела шерсть полезла, на башке рога выросли, а на руках и ногах - копыта, заговорила она из живота мужским голосом бранными словами. Схватили тетки одна кочергу, другая полено и ну выбивать беса из тетки Лукерьи! Выбивали, пока насмерть не забили...