*
Борзов всплеснул руками:
- Анна Гавриловна, что вы ей укололи?!
- Но вы же помните, профессор, в каком она была состоянии...
- Тогда почему у больной наблюдались ночью галлюцинации?
- Прекратите комедию. - Лариса Васильевна холодно врезалась в их наигранный диалог. - Меня не интересует, кто вы и чем занимаетесь, я не вмешиваюсь в ваши дела - видите, какая я покладистая. - Я хочу только одного: отпустите меня отсюда, я никому не скажу ни слова, делайте с остальными что вам заблагорассудится, а меня отпустите!
- Опомнитесь, голубушка, - не шутя взмолился Борзов, - куда вам идти, мы не можем вас отпустить... Во всяком случае, пока вы не успокоитесь и не примете висмутовые процедуры.
- Я ухожу, - твердо сказала Лариса Васильевна.
- Помните, уклонение от лечения венерических болезней, после врачебного предупреждения, по статье сто пятнадцать Уголовного кодекса наказуется лишением свободы сроком до двух лет. Уголовную ответственность влечет как отказ пройти курс лечения в медицинском учреждении, так и иные действия, свидетельствующие о наличии злого умысла, направленного на уклонение от лечения! - угрожающе процитировал Борзов.
- Воля ваша, заявляйте в прокуратуру, - сказала Лариса Васильевна.
На лице Анны Гавриловны от злости вспухли жилы.
- Акимовна ей еще компоту наварила!
- Единственно знаю, - каркнул Борзов, - сами примчитесь, голубушка, только поздно будет!
- Прийде коза до воза та й скаже: "Ме!" - пробормотала Анна Гавриловна.
- Пся крев! - по-польски выругался в захлопнувшуюся дверь Борзов.
*
Лариса Васильевна пулей вылетела из больницы. Она сразу поймала машину и поехала домой. Шофер старался казаться бесстрастным, но, видимо, внешний вид Ларисы Васильевны располагал к той настороженной брезгливости, с которой он принял деньги - двумя пальцами, как дохлую крысу.
Родные стены успокоили Ларису Васильевну. Она не испытывала голода, но заставила себя выпить стакан кефира. Стирая перед зеркалом молочные усы, Лариса Васильевна была неприятно поражена - под ними обнаружились настоящие. Конечно, у нее и раньше росли совсем неприметные усики, не нуждавшиеся даже в осветлении. Теперь же прозрачные волосики на губе отчетливо погрубели и потемнели.
В животе противно урчало и булькало, как в прорвавшей канализации, в желудке ощущались чьи-то маленькие шажки.
Попытка соорудить на голове прическу окончилась слезами. Сколько она ни расчесывалась, массажная щетка всякий раз оказывалась полна волос: они лезли пучками, так что на висках очень скоро обозначились проплешинки.
Прыщики вокруг лба подсохли, но совершенно не готовились к смерти, а как-то затаились. Кожа на теле принципиально изменилась по оттенку, и поры чудовищно разверзлись.
Лариса Васильевна еще не потеряла веру в нормальную медицину и поэтому решила обратиться в районную поликлинику по месту жительства. Только скрыв лицо платком, она отважилась показаться на улицу.
Она терпеливо высидела очередь на флюорографию. Ветеранам и старухам, казалось, не будет конца. Наконец и ее пригласили зайти. Толстая докторша, даже не повернувшись к Ларисе Васильевне, сказала, чтоб та разделась до пояса и зашла в кабинку.
- Вдохните,- скомандовала докторша.
Лариса Васильевна набрала полную грудь воздуха и через несколько секунд выдохнула жуткой тухлятиной. Задыхаясь от собственного зловония, она выскочила из кабинки. Докторша, присев за стол, уже что-то строчила в ее карточке. Как и все покладистые пациенты, Лариса Васильевна с деланной бодростью поинтересовалась:
- Ну, как там у меня дела?
- Совсем сгнила от сифилиса, матушка! - неожиданно мужским голосом произнесла докторша, обернувшись к Ларисе Васильевне, а потом зловеще расхохоталась.
Лариса Васильевна кинулась вон из поликлиники.
*
Недуг тем временем прогрессировал. К вечеру усилился рост волос над верхней губой и на подбородке, волосы были седые и жесткие, брови же и ресницы, наоборот, облысели.
Прежде чем спустить воду, Лариса Васильевна заглянула в унитаз, и то, что она увидела, окончательно деморализовало ее в унитазе плавала матка, плавничками трепыхались обрывки подгнивших тканей.
Ночью Лариса Васильевна часто вставала с постели, проверяла замки, бродила из угла в угол, тоскливо повторяя:
- Горе, горе...
*
Молодой врач Николай Георгиевич Прущ делился скабрезным анекдотом. Практикантка готовилась рассмеяться, Прущ перешел на интимный шепот. Практикантка залилась дурацким журавлиным смехом, нянька, убиравшая неподалеку, грюкнула ведром и распластала на полу чавкающую ветошь.
Прущ расцвел и, рассказывая следующий анекдот, прикидывал, как убедить практикантку в необходимости совместного распития кофе, хотя бы на людях; о событиях, происходящих без свидетелей, он пока не задумывался.
Какая-то женщина явно намеревалась юркнуть в подвал.
- Куда вы? - остановил ее Прущ. - Там ничего интересного нет.
- Я уже была там... - В тембре женщины преобладал носовой призвук. Гуммозные поражения захватывали хрящевые и костные ткани черепа больной.
"А говорят еще, что у нас не встретишь образчик с третичным периодом", - с удивлением отметил Прущ, а вслух спросил:
- Вы к кому? Я имею в виду, кто ваш лечащий врач?
- У меня нет лечащего врача, я больна всего две недели...
- Вы у нас впервые? - продолжал допытываться Прущ.
- Меня принимал и осматривал доктор Борзов, - ответила женщина.
Нянька с грохотом уронила ведро. Больная вздрогнула и тревожно оглянулась.
- Мне нужно найти доктора Борзова!
- Если я вам сообщу, что этот Борзов никогда не работал здесь... - Прущ всегда предпочитал говорить правду.
- Как же так?! - Взгляд женщины неприятно прыгал с Пруща на практикантку и обратно.