***
На улице в этот день холоднее обычного, а она снова в своей тоненькой кофточке и короткой юбке. Красивая, но стоит ли эта красота будущей простуды. Хорошо, если только простуды, без осложнений. И волосы ее снова на ветру развеваются. Какаши кажется, что он может наблюдать за ней долго. Успокаивает не меньше сигарет, это грустно немного. Сразу напрашивается вопрос - почему? Впрочем, и ответ находится сразу, потому, что она уже скоро придет в себя, и он снова будет стоять на этой крыше в одиночестве, и в нем нет ничего гордого. Это просто одиночество. Оно сильнее сжимает ледяные пальцы на шее, а может и скребет на душе, словно кошки, — Хатаке за столько лет так и не смог определиться с ощущениями. Пожалуй, это тоже неважно.
Мужчина медленно подошел к ней, на ходу расстегивая пуговицы белого лабораторного халата. Пусть он и не согреет, но возможно хоть немного защитит от ледяного ветра. Сакура даже не обернулась, услышав звук приближающихся шагов. На крышу редко кто приходит, особенно в середине ноября. Здесь холоднее, чем в парке, где и собираются все курильщики. Однако была еще одна причина, по которой студенты, да и некоторые преподаватели избегали это место. И имя этой причины – Какаши Хатаке. Ему было все равно, есть кто на крыше или нет, просто многие не могли вынести повисшую вокруг мужчины тяжелую атмосферу.
Какаши снял с себя халат и накинул на ее плечи. Девушка обернулась, непонимающе посмотрела на мужчину, ожидая ответа на свой невысказанный вопрос.
- Заболеешь ведь, - пожал он плечами, опираясь об ограду. – Цунаде такую способную студентку потеряет.
- Это не смешно, – фыркнула девушка, застегивая халат на одну пуговицу, чтобы не улетел от ветра. Он пахнет его одеколоном. Приятный запах, лучше, чем одеколон Саске.
- Не смешно, - покачал головой Хатаке, после наклонился и достал из кармана халата пачку сигарет. Мевиус Интернешнл. Нет, Сакуре такие не нравятся, слишком крепкие, а ему, похоже, в самый раз. – Мало ли чем заболеть можешь, так и помереть недолго.
- Ничего страшного, - усмехнулась Харуно, стряхивая с сигареты пепел. - Вот умру и посмотрю, кто горевать будет.
- Дура, - фыркнул Какаши и, поймав недовольный взгляд девушки, пояснил, - Многие говорят: “вот умру и посмотрю, кто ко мне на похороны придет! Умру и буду смотреть!” Нет, не будешь. После смерти ничего нет. Ты думаешь, почему так много самоубийц среди подростков? Они же дети! Они не понимают! Одного подростка, пытающегося совершить самоубийство, спрыгнув с моста, спросили, что он чувствовал в этот момент. Он сказал, что сначала было не страшно, а потом подумал, что хотел бы все это отменить, но нельзя, ведь ты уже летишь с моста. А что на самом деле будет после смерти, черт знает.
Сакура молчала. Какаши сделал очередную затяжку и задумался. Он тоже когда-то так думал. Всерьез думал о смерти, надеясь, что там, на той стороне вновь встретится с теми, кто, когда-то умер на его глазах, с теми, кого не смог спасти. Он думал над этим до тех пор, пока сам не оказался на пороге смерти. Змеиный укус, даже смешно немного. Но это помогло многое переосмыслить, особенно в отношении вопроса о жизни и смерти.
- Вы так серьезно отнеслись к моим словам? – спросила Харуно, выкидывая оставшийся от сигареты фильтр куда-то в сторону. Сейчас достанет из своей пачки еще одну. Она всегда выкуривала две сигареты, как раз хватает для того, чтобы закончить разговор. Потом Сакура уходила первой, а он оставался на крыше, чтобы выкурить третью в одиночестве и обдумать все ею сказанное.
- Знаешь, за свою жизнь я видел достаточно много смертей, да и сам однажды чуть не умер, - негромко ответил мужчина, слова давались ему тяжело, но почему-то он хотел рассказать ей об этом. – Видеть, как умирают дорогие тебе люди – невыносимо. Я до сих пор все это помню так четко, словно это все только вчера произошло. И знаешь, как бы я ни пытался избавиться от этих воспоминаний, не получается. Приходится мучиться.
- Вы… поэтому на крышу приходите? – запнувшись, спросила Сакура.
- Может и так, - Сакура опустила взгляд в пол, не решаясь посмотреть на преподавателя. Видимо, не ожидала таких последствий от своих слов о смерти. Впрочем, он тоже хорош. Мог ведь и промолчать, так нет, надо было лекцию прочесть. Теперь вот настроение девочке испортил. Дурак.
А Сакура молчала. Было заметно, что она хочет что-то сказать, но не решается. Сигарета в ее пальцах медленно тлела, пепел, срываясь с ее кончика, падал вниз, а полоска светло-серого дыма поднималась верх и растворялась где-то на середине пути. Какаши почувствовал неприятное чувство подступающей к горлу тошноты. Видимо не стоило сегодня пренебрегать завтраком, да и от предложенных Тензо бутербродов не надо было отказываться. Теперь вот терпеть придется.
Бросив взгляд на часы, Хатаке посмотрел на Сакуру и сообщил ей, что звонок уже через пару минут, а ей еще до лабораторного корпуса добираться. Девушка тут же выбросила докуренную сигарету и, схватив сумку, пошла к двери, но остановилась, не пройдя и двух метров.
- А вам, Какаши-сенсей, на пару не пора?
- У меня окно, так что я могу стоять тут еще полтора часа, - сказал он, стряхивая с сигареты пепел. Сакура вздохнула и пошла к выходу. Хатаке, вспомнив об одной важной вещи, резко повернулся и с усмешкой сказал,
- Халат-то мой верни, студентка. Люди не то о нас подумают.
- Пусть думают, - засмеялась Харуно, но халат все же отдала. Хотя она бы с удовольствием поносила его еще немного, наслаждаясь приятным запахом преподавательского одеколона. Какаши наблюдал за ее удаляющейся фигурой, думая, что с этими разговорами пора завязывать. Похоже, их отношения уже не похожи на те, что бывают между преподавателями и студентами. Если это выльется в нечто большее, Цунаде ему этого не простит. Стоит быть осторожнее и все-таки начать контролировать свой язык, чтобы не получилось, как сегодня.
========== О йогурте, слухах и боли, которую мы причиняем. ==========
Взбегая на следующий день по лестнице на крышу, Сакура чувствовала себя, как и говорил Черчилль*. Казалось, ее только что за волосы проволокли нахуй по всем девяти кругам Ада.
Утро не задалось с самого начала. Жуткая погода, не прозвонивший вовремя будильник. Как следствие, Харуно проспала к херам первую пару. А вот к началу второй еще могла успеть, если бы поторопилась.
Одевшись, Сакура зашла на кухню. На столе стояла миска с фруктами, а в холодильнике нашлась бутылка йогурта. Для завтрака сойдет. Она-то думала, что хуже уже быть не может, когда загружала всю эту хрень в блендер, но когда крышку сорвало и содержимое окатило ее с ног до головы, поняла, насколько ошибалась. И как тут не возненавидеть этот злоебучий день нахуй и заранее?!
О завтраке пришлось забыть. Йогурт был везде. На полу, на стенах, на волосах, на одежде. Он стекал бело-розовыми слюно-соплевыделениями с ресниц по щекам, капал вниз, образуя под ногами лужицу. Есть больше не хотелось. Послать все к хуям – да.
Следующие двадцать минут Сакура потратила на то, чтобы скинуть с себя грязные вещи и помыть голову. На то, чтобы высушить, времени катастрофически не хватало. Если она пропустит еще одну пару, то проще уже вообще не идти. Только вот как потом за прогулы отчитываться?
На голову пришлось натянуть старую серую шапку с абсолютно абсурдными ушками, которую она носила еще в школе. Дернув на себя дверцу шкафа, Харуно с охуевшим видом уставилась на кучу барахла, сваленного на полки. Так вот о чем говорила мама, когда ругалась, что Сакура не убирается в своей комнате. Надо же такой срач развести! И что ей теперь с этим делать?