Елена Станиславова, Ольга Гусева
Сигги и Валька. Любовь и овцы
Интро
Старый фермер оставил сей мир.
Дом, в котором немало пожил,
Как и мир сей, оставил он внуку.
Внук удачную ведал науку —
По науке животных лечил.
Сигги ехал в Рейкьявик. Его 390-сильный внедорожник мощно рассекал сплошную стену дождя, «дворники» мотались туда-сюда как одержимые. Время в запасе было, поэтому он не торопился. Туристка приедет на автовокзал минут через сорок, он, по-любому, успеет.
Думая о туристке из Эстонии, он представлял себе даму средних лет, полнотелую, даже несколько рыхлую, бесцветную, возможно, в очках без оправы, одетую в тёмную бесформенную куртку с капюшоном, спортивные штаны и кроссовки с чёрно-белыми шнурками, да, почему-то именно с чёрно-белыми.
Приглашать на ферму туристов ему посоветовал сосед. Дом был достаточно вместительный. Сам Сигги пользовался только кухней, одной комнатой и подсобными помещениями. Остальные комнаты пустовали. Но для начала он решил сдавать только одну комнату. Если все пойдёт нормально, можно будет и ещё парочку выделить для этого дела.
Сдаваемая комната формально была рассчитана на двоих — там стояла большая кровать «королевского размера». Эту кровать Сигги в своё время заказал для себя и Тельмы, но теперь на ней будет спать эстонская дама средних лет. Одна.
Ферма досталась Сигги в наследство от деда. В свои почти восемьдесят пять старый Сигвальд умудрялся прекрасно управляться со всеми делами — в помощниках у него была лишь одна немолодая супружеская пара, да иногда на разовые работы нанимался парнишка из соседнего городка.
Дед был очень бодрым, крепким как скала и казался вечным. Но однажды вечером он лёг спать и утром не проснулся. Врач констатировал инфаркт, а адвокат объявил Сигги, что ферму дед завещал именно ему.
Сигги привык к своей уютной квартире в двухэтажном доме, стоящем в тихом районе почти в самом центре Рейкьявика, у него уже завелась обширная ветеринарная практика, и, закончив формальности с оформлением прав собственности, он решил было ферму продать, даже покупатель нашёлся — тот самый сосед, который потом предложил ему сдавать комнаты любителям экотуризма.
Это решение пошатнулось ещё по дороге на Рейкьянес[1]. А когда Сигги прибыл на место, вдохнул воздух, в котором смешались все знакомые с детства терпкие запахи, потрепал по холке дедову кобылу Хильду, увидел жующих сено овец в загоне[2] и вошел в дедов дом, он уже точно знал, что эта ферма больше не продаётся.
Сосед понял его чувства, а вот Тельма решила, что он сошёл с ума, и ехать с ним в забытый всеми богами юго-западный фьорд отказалась. Так что на ферме сейчас было три постоянных жителя — новый хозяин и пара работников, Ауста и Харальдюр, тоже, можно сказать, доставшаяся Сигги в наследство. А всю следующую неделю им будет составлять компанию некая туристка-любительница северной экзотики.
Древний, яркий, но малый народ
Небогато, но славно живёт.
В небольшом поселенье родня…
Но не к ним пока ехала Валя
Изученья красивого для.
Валентина вышла из здания аэропорта и вдохнула этот необычайно свежий, светлый, несмотря на влажную пелену туч над головой, воздух. Ей, выросшей на Балтике, морской воздух вроде не должен быть в новинку, но здешний оказался совсем другим. И Валя стояла под мелким моросящим дождём и пила этот воздух большими ненасытными глотками, а ветер трепал подол её изящного летнего платья, пышными фалдами спадающий к тонким щиколоткам из-под вязаного шерстяного пиджака, что, надо сказать, в местном пейзаже выглядело не вполне уместно.
Наконец, Валентина огляделась по сторонам и вместе со своим вместительным чемоданом цвета слоновой кости влилась в ручеёк пассажиров, потянувшихся к большому голубому автобусу, который следовал в Рейкьявик.
Валентина Куракина родилась и выросла в Таллине. Она была гражданкой Эстонской Республики, но вот определить свою национальность затруднялась. Её отец, этнический русский, чьи предки прибыли в Ревель ещё в петровские времена, являлся потомком старинного княжеского рода. А мама Валентины принадлежала к небольшому финно-угорскому народу сету, исконно проживавшему на юго-востоке Эстонии. Однако народ этот, имеющий собственный язык и, в отличие от большинства эстонцев-лютеран, обращённый из язычества в православие в зрелом Средневековье, не имел в стране статуса самостоятельного этноса, так что по матери Валя формально считалась эстонкой.