Дорога к океану заняла не более пяти минут езды со средней скоростью. Овец Валька действительно увидела. Они — поодиночке или небольшими группами по двое или трое — меланхолично жевали траву и не обращали ни малейшего внимания на велосипедистку. Валька рассмотрела вчерашние желтенькие цветочки — на первый взгляд, они оказались обычными лютиками (нет, необычными, исландскими лютиками).
Валя пожалела, что не захватила с собой солнечные очки (они остались в Таллине). День оказался очень ярким, а ветер, дующий с океана, довольно кусачим, однако окружающая действительность через влагу слёз выглядела ещё ярче и пронзительней. Настолько, что на берегу фьорда Валька не удержалась и запела одну из песен, которым её научила бабушка-сету.
Сердце ли трепещет, или то мне снится?
За широким полем под широким небом
Вод поток играет. Ой, ему не спится.
Ой, он блещет-плещет, пляшет вместе с ветром.
Воздух ли вдыхаю, или о том грежу?
Нешто воздух сладок, словно мёд тягучий?
Вод поток играет. Ой, гляжу за межу.
Ой, его я слышу, слышу рокот мощный.
Полдень ли над мною? День ли это вовсе?
Нешто светоч мира весь вкруг меня светит?
Ой, златое солнце, золото колосьев…
Озарёны воды, светом-ветром свиты…
Солёный ветер уносил её песню вдаль, к зелёным от летней травы лавовым полям, где мирно паслись овцы, к горному кряжу, над которым кружили черно-белые птицы с большими красными клювами, и выше — к синему небу с цепочкой перистых облаков ближе к линии горизонта.
На обратном пути Валька подъехала к водопаду, который заметила ещё вчера. Поток чистейшей студёной воды обрушивался с вершины горы, бурлил, сталкиваясь с обтёсанными им же камнями, и играл семицветной радугой в россыпи мельчайших брызг.
Валька набрала во флягу воды из ручья, образованного потоком, и сделала несколько глотков. Никогда в жизни она не пила такой вкусной воды. (Банально? Но это правда.) А потом вдохнула побольше этого чудесного воздуха, полной грудью… (Набрать бы его в большую-пребольшую банку, крепко-накрепко завинтить крышку, увезти эту банку домой, а потом потихонечку открывать и дышать этим воздухом маленькими глоточками…)
И оказалось, что под вечер
Явиться должен сильный дождь.
А Сигги нужно, он заметил,
Уехать, очень нужно, что ж.
Признаться, Валя была рада.
Работа в поле — ей отрада.
На самом деле, юность Вали
И даже часть от детских лет,
И с живностью, и с тракторами
Её знакомя без помех,
Была насыщена делами,
Хозяйство ум и руки знали.
Убрав траву, она с довольством
И даже радостно, скорей,
Вдруг ощутив единство с солнцем —
Теплом и светочем лучей,
Землей, и тем, что есть на ней,
Себя вдруг чувствует своей.
А вечером, под шелест ветра,
Под взглядом пары серых глаз
Опять звучали песни сету,
Плетя узор из древних фраз.
День проведён был ярко, славно,
И песнь её звучала ладно.
Часы в тот день летели споро,
Но время будто замерло.
Взирает солнце редко, гордо
Насыщено, живо, легко…
Так в ум и сердце ей вошло,
Так и запомнилось всё то.
На обед Валька не опоздала, ведь это означало лишиться нескольких минут лицезрения хозяина фермы, чего она допустить никак не могла. К обеду опоздал Сигги, точнее, задержался.
— Добрый день, Валька. Как прогулка? — спросил он и, не дожидаясь ответа, озабоченно вздохнув, добавил:
— Позвонил Атли из… (тут он произнёс совершенно невозможное слово), у него что-то неладно с коровой. Сейчас поем и поеду, — хозяин фермы сделал небольшую паузу. — К вечеру обещают дождь, а я не всё сено убрать успел.