Сигиец вышел с веранды, невежливо оттолкнув официанта, который чуть не опрокинул поднос с горячим кофе и выпечкой на круглолицую брюнетку, сидящую в компании тощего франта за столиком у самого выхода. Быстро пересек тротуар, лавируя между прохожими, и перешел дорогу прямо перед едущей каретой, запряженной двойкой лошадей. Бруно, привстав со стула, старался не упустить сигийца из виду, но только карета проехала мимо, как Маэстро опять обессиленно упал на стул.
Сигийца нигде не было видно. Бруно повертел головой из стороны в сторону, в надежде отыскать его приметную фигуру. Без результата.
— Да как он это, блядь, делает? — пробормотал Маэстро и дружелюбно улыбнулся недовольному официанту, демонстративно отпивая остывший кофе. — Ну и говно, — поморщился Бруно, сплюнув напиток обратно в чашечку, когда официант отвернулся. — И чего в нем находят?
Он взглянул еще раз на другую сторону проспекта, заметил, как хакир торопливо вбежал в какой-то магазинчик, и тяжко вздохнул. А потом взял со стола обеими руками изображение ван Геера и принялся играть с ним в гляделки, запоминая его лицо.
Бруно всегда немного коробило от таких картинок: слишком уж живыми, почти настоящими были нарисованы опасные преступники против Равновесия. Того и гляди вылезут с листа и превратят в жабу или чего еще похуже сделают.
Удивительно, как он сразу не догадался, что это портрет с пермита на отлов неугодных Ложе колдунов, ведь даже в Анрии их развешивают то тут, то там. Правда, без особого толка: Анрия с незапамятных времен была прибежищем беглецов и преступников. Даже колдунов и ведьм. В конце концов, если ты живешь, никому не мешаешь и даже приносишь кому-то деньги, никому нет дела, кто ты такой, хоть черт с Той Стороны. А колдуны приносили деньги, и немалые, некоторых даже брали под свою опеку боссы Большой Шестерки.
Бруно вдруг подумал, что как-то это странно, будучи разыскиваемым преступником, преспокойно расхаживать под собственным именем и светить физиономией в таких местах, как «Империя». Хотя, когда ты уже девять лет как мертв, то бояться особо и нечего, наверно. Кто в нынешнее время в здравом уме поверит в оживших покойников? Бруно тут же нервно усмехнулся, осознав всю степень ироничности своей же мысли.
Отвлек Маэстро внезапный женский визг на весь Имперский, противно резанувший по ушам. Бруно вытянулся, вертя головой, и заметил, как у переулка на той стороне проспекта спешно собирается взволнованная толпа.
Маэстро, предчувствуя недоброе, вышел из-за стола, прихватив листок с портретом, и заковылял, болезненно припадая на правую ногу без малейшего притворства.
К тому времени, как он дохромал до толпы, возбужденно галдящего народу собралось еще больше. Бруно привстал на цыпочки, безрезультатно пытаясь разглядеть хоть что-то над головами собравшихся, а потом почесал за ухом и принялся протискиваться между богато одетыми имперскими гражданами. Другой бы на его месте вряд ли пробился к первым рядам, однако у Бруно имелся опыт шныряния в толпе и надежно хранимый секрет, состоящий на треть из наглости, на треть упрямства и на треть как бы случайно отдавленных ног.
Первой, на кого наткнулся Бруно, вынырнув из толпы, была нарядно одетая женщина, упавшая в обморок на руки взволнованного господина. Упала так, что открылись лодыжки широко расставленных маленьких ножек в дорогих туфельках. Другой господин обмахивал ее широкополой шляпой и орал, требуя расступиться. В ответ толпа лишь упрямо напирала и норовила хлынуть в переулок. Бруно чувствовал, как его настойчиво толкают в спину, и предпочитал не сопротивляться.
А в переулке ничком на земле лежало тело в алом кафтане. Маэстро даже не удивился, что увидит именно его, скорее, удивился бы, лежи там кто-то другой. Пугаться он тоже не стал — анрийские улицы формируют циничное отношение к покойникам. А вот вздохнуть не преминул.
На проспекте засвистел свисток подоспевших, как и положено, когда все уже кончилось, постовых. Бруно, подчиняясь выработанному за годы бродяжничества инстинкту, тут же нырнул в толпу, смешиваясь с ней и проскальзывая между надушенными телами в дорогих упаковках подальше от места преступления.
Однако стоило ему вырваться на свободу и глотнуть свежего воздуха, как его сразу схватила за шкирку жесткая рука. Бруно от страха дернулся в сторону, затравленно обернулся и едва сдержал рвущееся наружу ругательство.
Сигиец молча отпустил Бруно и преспокойно зашагал обратно в кафе.
Маэстро, мелко вздрогнув, оглянулся по сторонам в ожидании, что кто-то вот прямо сейчас завопит: «Убийца! Держи убийцу!», но этого не происходило. Расталкиваемая постовыми толпа гудела и волновалась, однако на сигийца, переходившего Имперский проспект, вообще никто не обращал внимания.