— Не собирался тебя убивать.
— Решил пытать? — облизнул пересохшие губы Ротерблиц.
— Зачем? — спросил незнакомец.
— Хм, ну как же… выведать ценные сведения. Зачем еще, хм, пытать людей? — раздраженно прошипел пиромант.
Незнакомец вновь вгляделся в его лицо и неожиданно отпустил его.
— Ты не знаешь ничего ценного, Франц Ротерблиц.
Пиромант увидел лишь собственные отражения в серебряных бельмах. По спине пробежал неприятный холодок.
— Значит, ты пришел, хм, не за мной? — поморщился от боли Ротерблиц.
— Пришел за ним, — незнакомец кивнул на Бруно, голова которого безвольно сникла к груди. — Ты не имеешь значения.
Он протянул пироманту руку. Ротерблиц с сомнением покосился на протянутую мозолистую пятерню, но отказываться от помощи все же не стал, протянул свою перемазанную кровью ладонь. Незнакомец схватил ее и рывком поднял Ротерблица на ноги. Пиромант зажмурился от боли в потревоженном плече.
— Можешь идти, — сказал незнакомец, вгоняя меч в ножны.
— Что? — насторожился Ротерблиц. — Так просто?
— Да.
Пиромант потер плечо, глянул в прихожую, из которой на лестничную клетку вел дверной проем с выломанной дверью. Расстояние отчего-то казалось слишком большим.
— Можно поинтересоваться, откуда такое, хм, великодушие? — спросил он.
— Ты — магистр четвертого круга Ложи и следователь Комитета следствия, — сказал незнакомец.
— Шестого, — поправил его Ротерблиц. — И бывший. Ложа меня вышибла из своего дружного коллектива…
— Лжешь.
Пиромант удивленно вскинул брови.
— Ты — не ренегат. Ты — не член Энпе, — добавил незнакомец. — Ты хочешь убедить себя в этом, чтобы убедить остальных, но твоя сули отвергает это. Но не отвергает то, что ты — магистр шестого круга Ложи.
— Моя… хм, что?
— Душа. Она дрожит, когда ты лжешь.
Пиромант нервно сглотнул наполнившую рот вязкую слюну. Эти жуткие серебряные бельма вместо глаз, в которых видишь только себя, и каменная морда с бездушным голосом, по которым невозможно ничего понять. Когда-то Ротерблицу казалось, что у него нервы крепкие. Даже месяц бесконечных каверзных вопросов от ван Геера и его компании казались легкой прогулкой по сравнению с несколькими минутами под немигающим серебряным взглядом.
— Хм, кто же я, по-твоему? — с наигранной беспечностью спросил Ротерблиц, избегая смотреть на незнакомца.
— Наиболее вероятно — двойной агент, внедренный в Энпе под прикрытием.
— Думаешь, я поведусь на такой, хм, примитив и признаюсь, что я — двойной агент?
Пришелец прищурился, сосредоточил взгляд, словно и правда всматривался в душу.
— Нет, — сказал он. — Вижу, что это так.
Ротерблиц напряженно промолчал. Он при всем желании не смог бы объяснить себе, почему даже не сомневается, что незнакомец не врет и действительно видит его насквозь. Но очень хотел бы, чтобы тот перестал так делать.
— Ладно, — вздохнул пиромант. — Допустим, ты меня, хм, раскусил. Убивать ты меня не хочешь, предлагаешь свободно, хм, удалиться. Неужели ты действительно вломился сюда только из-за него? — Ротерблиц кивнул на Бруно.
— Да.
— Ты странный, — пиромант потер лоб здоровой рукой. — Я бы сказал… хм, ненормальный.
В неподвижном лице что-то неуловимо изменилось.
— Люди часто повторяют это, — сказал незнакомец.
— И они правы? — усмехнулся Ротерблиц, а затем сделал то, чего сам от себя не ожидал. — Кто ты? — спросил он. — И на кого, хм, работаешь?
— Никто. Ни на кого не работаю.
— Хм, то есть ты просто убиваешь чародеев и мятежников ради собственного, хм, удовольствия?
— Нет.
— Тогда почему?
— Чтобы найти Машиаха.
— Машиаха? — удивился Ротерблиц. — Зачем?
— Он не должен быть.
— Хм, — нахмурился пиромант, — что значит «не должен быть»?
— Он должен перестать существовать.
— Знаешь, — хмыкнул Ротерблиц, — я тоже хочу, чтобы Машиах перестал существовать, и не он один. Вот только от твоей самодеятельности вреда больше, чем пользы. По-хорошему, я должен тебя арестовать за срыв операции…
Незнакомец прищурил глаза.
— Ладно-ладно, неудачная шутка, признаю, — отступил Ротерблиц, подняв здоровую руку. — Я немного нервничаю, могу… хм, какую-нибудь глупость ляпнуть. Понимаешь, я полтора года пытаюсь взять за яйца всю эту кодлу, но тут появился ты невесть откуда и похерил не только всю мою работу!
— Это твои проблемы, — сказал незнакомец.
— Да, фремде… — вздохнул Ротерблиц, слегка обескураженный таким равнодушием, — гражданская ответственность у тебя, хм, очень низкая…
— Больше не вставай на пути — в следующий раз убью.
— Ты настолько уверен, что убьешь всех, кто захочет тебе помешать? — спросил Ротерблиц.
— Нет, — возразил незнакомец. — Но ты умрешь точно.
Пиромант тяжело вздохнул. Рядом с этим человеком — вероятно человеком, Ротерблиц не был до конца уверен, — было неуютно просто находиться, не то что говорить. Хотя он не злился, не угрожал, говорил совершенно спокойным тоном. И говорил так, что его слова не звучали пустой бравадой, а констатацией факта.
— Послушай, извини за твоего приятеля, — Ротерблиц посмотрел на бесчувственного Бруно. — Я честно не хотел, чтобы так вышло, но ты не оставил выбора. Я должен был узнать, кто устраняет, хм, товарищей по партии, зачем и почему. Возможно, мне удалось бы договориться с твоими, хм, заказчиками, убедить их, что…
Незнакомец дернул щекой со шрамом.
— Нет заказчиков.
— Хорошо, нет так нет, — не стал упрямиться Ротерблиц. — Допустим, ты сводишь личные счеты, очень хочешь убить Машиаха, а я очень хочу довести свою работу до конца. Мы могли бы друг другу помочь, — вкрадчиво добавил он.
— Нет, — сказал незнакомец.
— А если, хм, хотя бы предположить такую возможность? — не отступался Ротерблиц.
— Нет.
Ротерблиц взглянул на безразличную физиономию, и какое-то скрытое, неизвестное чувство подсказало, что дальнейший разговор лишен всяческого смысла.
— Что ж, ладно, — пиромант поднес ладонь к глазам, но вовремя остановился, брезгливо посмотрел на перемазанные в крови пальцы. Он не любил кровь. Не привык к ней. Огонь обычно крови не оставляет. — Но если вдруг передумаешь и, хм, решишь, что убивать всех без разбору не слишком эффективно, приходи в «Пьяный осетр», спроси Эльзу. Считай, это… хм, моим знаком доверия и благодарности…
— Съебись.
Бруно очнулся, но понял это не сразу. Это было похоже на то, когда окунают головой в лохань с холодной водой. Впрочем, сходство по ощущениям было настолько поразительным лишь потому, что Бруно действительно окунули головой в холодную воду.
Он забился в панике и истерике, хлебая воду ртом и носом, забулькал, пытаясь истошно вопить, но жесткая и крепкая рука прижимала чуть ли не к самому дну. И когда Бруно уже почти захлебнулся, чувствуя приближение смерти, та же рука выдернула его на поверхность.
Бруно закряхтел, закашлялся, бешено вращая безумными глазами. Ощутил жгучий шлепок между лопаток, вытолкнувший из легких воду, и едва не нырнул обратно в деревянную поилку для лошадей.
Его рывком развернуло на месте. Бруно обтер ладонью лицо, все еще давясь кашлем и водой, открыл один глаз, постарался проморгаться и увидел нечеткий, размытый, но знакомый силуэт в плаще.
Сигиец бесцеремонно взял его лицо за щеки и повертел из стороны в сторону, пристально всмотрелся в него серебряными глазами. Затем так же бесцеремонно отпустил. У Бруно, лишившегося хоть какой-то поддержки, тут же заплелись ноги, и он рухнул на землю. Не растянулся по ней лишь потому, что каким-то чудом умудрился схватиться за край поилки и сел прямо в дорожную пыль, нелепо раскинув ноги.
Бешено стучавшее от страха сердце едва не выпрыгивало из груди.
— Будешь жить, — сказал сигиец.
— Бху… кха-кха… кхе… — прокашлял Бруно. — Бху… ду?..
— Будешь, — повторил сигиец. — Тебе нужно было усилить ритм биения сердца и спровоцировать выброс адреналина в кровь. Это был самый простой способ.