— Встаньте, — сказал Храмовник. Воины поднялись. — Подойдите, если хотите войти.
Первый воин шагнул вперёд. Меч Храмовника поднялся, преграждая путь.
— Какое имя ты несёшь? — спросил Храмовник.
— Кидунет, — ответил воин. — Я несу своё имя и имя нашего брата Сидата, павшего в битве.
— Проходи, Кидунет, — сказал Храмовник, и Кидунет переступил порог.
Один за другим подходили остальные, называли своё имя и имена мёртвых, чьи несказанные клятвы они несли.
— Какое имя ты несёшь?
— Кордал...
— Саур и Истофар, павший в битве...
— Беллат...
— Амарт...
— Фафнир Ранн...
Меч поднялся, встречая Сигизмунда.
— Какое имя ты несёшь?
— Сигизмунд, — ответил он. — Я несу своё имя и имя нашего брата Иска, павшего в битве.
Храмовник не сводил с него взгляда и меча, затем поднял клинок.
— Проходи, Сигизмунд.
Он переступил порог. Внутри было темно. Только свет факелов в коридоре за дверью рассеивал мрак, вырисовывая колонны и высокий потолок, отмечая имена, которые уже начали проступать на каменных гранях стен. Помещение оказалось меньше, чем ожидал Сигизмунд, лишь немного шире, чем одна из боевых клеток для тренировок с оружием.
В центре пола возвышался каменный постамент. На нём стояла широкая медная чаша. На секунду он задумался о её назначении. Ему ничего не сказали о том, что произойдёт в Храме, только то, что он принесёт клятву пред взорами Храмовников и своих братьев. Всё остальное принадлежало неизвестному, тайне, которую можно было раскрыть, только пережив её. Другие приносящие клятву уже заняли места по кругу зала, и он встал на оставшееся место.
— Что такое война?
Голос был тихим, но раскатился в темноте. Сигизмунд почувствовал, как по спине поползли мурашки. Дыхание в груди замерло. Там, в темноте, на краю кольца, кто-то был. Внезапное присутствие, которое показалось, когда переместилось в тусклый свет. Сигизмунд почувствовал, как по нервам пробежала молния.
В кольцо шагнула высокая фигура, края доспехов отражали оттиски когтей, клювов и оперённых крыльев, распростёртых, чтобы поймать ветер. Рогал Дорн, примарх, командующий VII легионом и отец Имперских Кулаков, вышел в центр зала. Многое отняли у Сигизмунда, когда он переродился в воина. Он видел ужас и смерть и ощущал только нотки угрозы и предупреждения. Страх, который испытывали люди, принадлежал другой жизни. Но в тишине Храма он почувствовал отголосок чего-то, что, должно быть, заменило страх. Это было похоже на удар молнии во время грозы, пронзивший его насквозь, как будто земля ушла из-под ног. Это сокрушало, выжигало, возвышало, волна давления от взрыва бомбы простиралась в вечность. Он опустился на колени.
— Встаньте, — сказал Рогал Дорн. Воины повиновались, и примарх оглядел их. Его глаза казались чёрными жемчужинами на лице с жёсткими чертами и тенями. Сигизмунд встретился с ним взглядом. Конец всего сущего был в этих глазах, таких же холодных и неотвратимых, как пустота за звёздами. Затем вспышка в глубине, молния, далёкая буря, бушевавшая на краю света, и в этой вспышке было что-то такое, от чего у Сигизмунда перехватило дыхание. Там, в блеске глаз Смерти, было понимание.
— Война — это огонь, — продолжил Дорн и обернулся, когда подошёл Храмовник с горящим факелом в руках. Дорн взял его и поднёс к чаше на постаменте. Языки пламени взметнулись вверх. — Война — это боль и страдания. Это потеря, тьма и смерть. Это самое горькое из деяний. — Огонь в чаше отбрасывал тени на его лицо. — Это наше бремя, мои воины. Мы — творцы войны. Мы создаём её, мы храним её в нашей крови. Ни для кого из нас не будет доброго конца. Есть только война.
Дорн замолчал и поднял правую руку. Бронированная перчатка соскользнула с кулака под урчание микросервоприводов. Он снова обвёл взглядом помещение, а затем сунул голую руку в огонь. Сигизмунд наблюдал, как пламя обвивается вокруг пальцев. Дорн оставался совершенно неподвижным, только рот и язык двигались, когда он снова заговорил.
— Там, где война ломает других, мы будем терпеть. Там, где она приносит разрушение, мы будем строить. Там, где она требует жертв, мы ответим. Этому долгу нет конца. Мы делаем это для того, чтобы другим не приходилось выносить то, что можем вынести только мы. Это наше обещание человечеству. — Глаза примарха были тёмным отражением пламени, окружавшего его руку. — Подойдите, мои воины, и произнесите свои клятвы.