Сигизмунд почувствовал, как слова опускаются и усваиваются, прежде чем ответил.
— Нет ничего, что мой лорд не мог бы сказать сам.
— Но есть, брат. Есть вещи, которые он не может сказать, и вещи, которые он не может сделать.
Сигизмунд на секунду замер, а затем медленно кивнул.
— Десятый, — сказал он.
— Десятый, — печально повторил Сеян. — В войне, которую мы ведём, есть свои войны, брат. Войны за то, как мы побеждаем, что мы терпим, и за видение мира, который наступит после того, как мы закончим. Ты, как и лорд Дорн, веришь, что действия должны быть безжалостными, но с завершением, на котором можно строить — что мы не являемся и не должны быть чудовищами, с которыми сталкиваемся. Другие думают иначе. Лорд Феррус среди них, в данном случае.
— Уничтожение Астрании... — сказал Сигизмунд.
— Никакой возможности искупления, никаких шансов, что с притупленными когтями и вырванными клыками они подчинятся, что у них есть что-то, что может научить нас истине, что они могут стать столпом будущего в дни, которые мы не видим.
— Некоторым врагам нельзя позволять существовать, — сказал Сигизмунд.
— Действительно, и идея о том, что мы должны исходить из такого отношения, является главной среди тех врагов, с которыми нельзя мириться. Мы — наконечник копья, несущие смерть, которую нельзя отрицать или победить. Мы должны внимательно относиться к этой ответственности, иначе всё, что мы сделаем — это создадим опустошение и назовём это миром.
— Теперь вы говорите за лорда Гора, — сказал Сигизмунд.
Сеян пожал плечами:
— За него, за себя, за наш легион и будущее, которое мы создадим. Это то, что делают чемпионы, для чего мы здесь — говорить то, чего не могут их лорды, стоять там, где не могут их лорды, делать то, чего не могут их лорды.
— Понимаю, — сказал Сигизмунд.
— Да, брат, — сказал Сеян. — Думаю, ты понимаешь.
И Сигизмунд действительно понимал. Он понимал Ферруса Мануса, убеждённость которого была такой же неумолимой, как вращение огромной машины. Он понимал лорда отца и знал, что Рогал Дорн не отступит и не пойдёт на компромисс. Он понимал Гора Луперкаля, вечно балансировавшего, столь же тонкого в стратегии, сколь и разрушительного в войне, вставшего на сторону Дорна, но знавшего, что грядёт конфликт, конфликт между братьями и между Железным Десятым и Каменным Седьмым.
Ничего хорошего из такого раскола не выйдет. Они случались и раньше, и всегда результатом было то, что Крестовый поход за просвещение страдал, а Империум слабел. В другие времена, на меньших стадиях, возможно, это разрешилось, если бы каждая сторона вошла в круг мечей и позволила решать силе оружия. Но это были примархи, столпы, на которых держался растущий Империум. Они не могли обнажать клинки в гневе, чтобы решать вопросы гордости. Другие должны были делать это за них.
— Десятый бросит вызов после завершения последней битвы, — сказал Сигизмунд.
Сеян кивнул:
— Они бросят вызов тебе. Ты выступал на совете. Твои слова нарушили равновесие. В этом ты избранный сын своего отца, поэтому они бросят вызов тебе и сделают больше, чем просто попытаются победить тебя. Они попытаются сломать тебя. Они захотят показать, что, хотя слова Дорна победили, он слаб.
— И лорд Гор желает увидеть, как вызов, так и победу идеалов моего отца.
— Мы должны выиграть битву, а затем мы должны выиграть спор, и иногда единственный способ сделать это — с помощью меча.
— Понимаю, — сказал Сигизмунд.
— Я знал, что ты понимаешь. Что-то подсказывает мне, что так было с самого начала. — Сеян улыбнулся и поднёс кулак к груди в знак приветствия. Он выпрямился и встряхнулся, как волк, стряхивавший пепел с шерсти. Он ухмыльнулся Сигизмунду. — Теперь, когда это сделано, я хочу попросить тебя об одном снисхождении, брат.
— Назовите его, — сказал Сигизмунд.
— Я хотел бы скрестить с тобой клинки. Я слышал, как твои братья по легиону говорили о твоём искусстве, но хотел бы испытать его сам. У меня такое чувство, что однажды я, возможно, захочу сказать, что мне выпала такая честь.
— Для меня это большая честь.
Сеян рассмеялся и вытащил гладий:
— Не суди пока ты ещё не видел мою худшую сторону. Знаешь, мы, сыны Гора, можем быть довольно жестокими.
Сигизмунд поднял меч.
— Давай начнём, — сказал Сеян, и мир снова превратился в размытое пятно звенящей стали.
Булава Тоса ударила Сигизмунда в правое плечо. Керамит разлетелся вдребезги. Кости затрещали. Боль пронзила руку Сигизмунда. Сила удара отбросила его в сторону. Он удержал равновесие, переложил меч в левую руку и превратил движение в рассекающий удар по чемпиону Железных Рук.