Повелитель Ночи пошатнулся. Ударом меча Сигизмунд сломал ему гребень и расколол керамит; на стилизованную под череп лицевую пластину брызнула кровь.
Храмовник пнул Повелителя Ночи в нагрудную пластину. Все вокруг шумели и орали, но шум существовал где-то в ином месте, в ином пространстве, где братья по щиту Ранна стояли плечо к плечу с Храмовниками. Всё, что чувствовал Сигизмунд, — это бурлящая внутри кровь и нить воли; только она удерживала острие меча у горла сбитого с ног Повелителя Ночи. Из его вокс-решётки раздавались какие-то протестующие звуки. Одно движение мышц и воли — и острие меча вошло бы под подбородок шлема и вверх, через рот, в плоть за ним...
— Брат! — пробился в сознание настойчивый голос Ранна. Сигизмунд не пошевелился, однако вновь ощутил существование окружающего мира.
— Какого чёрта ты делаешь? — задыхался Повелитель Ночи. Сигизмунд посмотрел на него сверху вниз, затем поднял голову и обвёл взглядом площадь и город в дыму, пропитанном человеческим жиром. По всему периметру площадь окружали металлические колья, вбитые в землю. С них свисали пронзённые тела — одно над другим; некоторые уже согнулись под тяжестью трупов. В фонтане посреди площади лилась кровь — кровь и кучи свежесодранной кожи.
— Выведите войска из этой зоны боевых действий, — процедил Сигизмунд сквозь зубы. — Вы освобождены от своих обязанностей. Убирайтесь.
— «Освобождены от своих обязанностей»? — передразнил голос за спиной. — Позволь спросить, по какому такому праву ты «освободил нас от своих обязанностей»?
Сигизмунд выпрямился и повернулся на голос. Поодаль стоял Повелитель Ночи, прислонясь к обугленной статуе, со скрещёнными на груди руками; рядом покоилась цепная алебарда с зазубренным лезвием. Сын Кёрза был очень бледен; черты его лица были утонченными, но их портила сетка шрамов, подобных трещинам в мраморе. Он посмотрел на Сигизмунда глазами, полными тьмы.
— Согласно общепринятым конвенциям и правилам, регулирующим подобные вопросы, этой зоной боевых действий командую я. Так что, если у тебя нет новых распоряжений от вышестоящего командования, от имени Восьмого легиона я отклоняю твоё требование.
— Севатар, — прорычал Ранн.
— Фафнир, — улыбнулся Севатар, после чего кивнул Повелителю Ночи, всё ещё валявшемуся на земле. — Вставай, Крукеш.
Сигизмунд шагнул к Севатару. Над площадью повисла напряжённая тишина.
— Что вы здесь натворили? — произнес Сигизмунд.
— Мы сделали лишь то, что приказал наш лорд-отец, — то, что было необходимо.
— Это? — Сигизмунд указал мечом на клубящийся дым и развалины за кольями, на месте, где раньше стоял город. — Какая в этом необходимость?!
Севатар пожал плечами.
— Я не собираюсь обсуждать с тобой вопросы мировоззрения. Сказать по правде, я нахожу эти рассуждения столь же утомительными, сколь и бессмысленными.
Сигизмунд перевёл дыхание, но Севатар заговорил снова.
— Более того, они не имеют отношения к делу. У нас ещё есть кое-какая работёнка. Если хочешь, можешь остаться с нами, но что-то мне подсказывает, что для тебя это может показаться несколько… неприятным.
Севатар отвернулся, и тут же меч Сигизмунда блеснул сталью. Глефа Севатара парировала удар, и оба космодесантника оказались лицом к лицу, скрестив оружие.
— Удар в спину, — прошипел Севатар, оскалившись. — Это что, не против всех принципов чести и справедливости? Пожалуйста, не давай мне надежды, что я тебя недооценил. Я бы не хотел, чтобы ты начал мне нравиться.
Сигизмунд посмотрел в глаза, полные черноты. Храмовник твёрдо держал меч.
Ухмылка Севатара дёрнулась.
— Вижу, ты не активируешь силовое поле. Жалеешь меня или пытаешься что-то этим сказать? Что-то наподобие «я благородный и справедливый, а ты безжалостный душегуб»?
Глаза Севатара сверкнули над ухмылкой.
— Что ж, в любом случае я избавлю тебя от усилий, брат. Во-первых, на твоём месте я клинком бы и не замахнулся без уверенности, что нанесу урон. — Севатар провел глефой по клинку Сигизмунда, плавно и быстро, и развернулся. Улыбка исчезла с его лица. Он посмотрел на ближайший труп, висящий на колу. Руки человека безвольно свисали вниз; униформа несчастного почернела от запекшейся крови, а из раскрытого рта торчал наконечник копья. — Во-вторых, мне нет до этого дела. И в-третьих, хотя я и собирался остановиться на двух, — ты действительно смертоносен и полон добродетели, но это не твоя война и никогда ею не была, Храмовник.