— Лорд Храмовник, — ответил ему Абаддон, пожимая руку. Сигизмунд заметил какой-то проблеск во взгляде Абаддона, словно что-то отвлекало его внимание.
— Что-то ты мрачен для такого дня, — высказался Сигизмунд. — Чем-то встревожен?
— Если уж ты так считаешь, значит, видок у меня действительно не очень, будто тащу за собой сотню грозовых туч. — Абаддон выдавил улыбку и покачал головой. — Нет, брат... Пока всё в порядке. Но не мешало бы кое-что обсудить, когда этот день закончится.
— Первый капитан Сигизмунд, — внезапно раздался еще один голос, и Сигизмунд увидел, как вперёд вышел Калус Экаддон с его знаменитой острой, как лезвие, ухмылкой, сползающей с зубов.
Абаддон, не оборачиваясь, поднял руку.
— Капитан Экаддон, если ты думаешь, что я позволю Первой роте потерять свою честь из-за того, что ты бросишь вызов Лорду Храмовнику, то ты сильно недооцениваешь моё терпение. Мне не нужно, чтобы ты пополнял список его побед.
Сигизмунд кивнул Экаддону, который снова ухмыльнулся и пожал плечами.
— Поторопиться бы, брат, — сказал Абаддон, повернувшись к Сеяну и прервав его беседу с Ранном как раз в тот момент, когда Имперский Кулак расхохотался. — Поговорим потом, брат, — сказал он Сигизмунду и ушёл вместе с остальными.
Сигизмунд поймал себя на том, что вспоминает взгляд Абаддона — полный сомнений и хмурый, будто на сознание Лунного Волка внезапно лёг тяжёлый груз; такой же, как выражение лица Рогала Дорна тем утром.
Преклонив колени перед Императором Человечества, он заметил, что лица Абаддона и его отца опустились так же быстро, как поднялись затем. Он встал, обнажил меч и в приветствии поднёс его к небесам. Следом вверх поднялись клинки Храмовников. Грянул бой барабанов. Под ударами огринов завибрировали гигантские шкуры, снятые с мёртвых ксеносов-гигантов и натянутые на медные цилиндры. По всему Улланору прокатилось учащённое сердцебиение барабанной дроби.
Сигизмунд положил меч на наплечник и развернулся в строю — почётные гвардии девяти примархов повторили движение, начав долгожданный марш. За Легионес Астартес, километр за километром простираясь за горизонт, последовали смертные воины, титаны — а за ними и вся мощь Империума.
Позже Сигизмунд будет вспоминать свои чувства в тот день яснее, чем подробности происходившего. Как и все остальные командиры почётных гвардий примархов, он отделился от процессии и поднялся на Помост, чтобы ожидать конца церемонии со своим отцом. С колоннады за балконом он наблюдал, как течёт по Улланору река войны. Повсюду были кустодии, — золотые повсюду присутствовали на триумфе, скрываясь в тенях. Вместе с ним наверху стояли и другие старшие чины. Абаддон, Сеян и остальная часть Морниваля вытянулись по стойке смирно, на лицах у них читалось осознание важности момента, а дружеская атмосфера товарищества сменилась жёсткой дисциплиной. Пожирателей Миров представлял Кхарн; лицо его скрывал от всех шлем с гребнем. Сигизмунд подметил, как время от времени сжимаются и разжимаются его пальцы, будто через них проходил электрический разряд.
Все ждали одного-единственного момента. Процессия наконец закончилась, и Император выступил вперёд, чтобы обратиться к застилающим горизонт армиям Великого похода. Над землёй парили вокс-корабли, а транслирующие пилоны на мгновение заворчали статикой.
И вот Император заговорил. Слова эти будут записаны и разнесены по всему Империуму. Многие из тех, кто был там, скажут, что запомнили каждый слог Его слов, будто долгожданная речь всё ещё звучала в ушах. Другие, напротив, станут утверждать, что из всего сказанного не могут вспомнить ни единого слова — лишь осознание, что тогда они были там. Повелитель Человечества говорил обо всём: о войнах, что объединили Терру; о борьбе людей по всей Галактике, принесшей свет и истину ранее потерянным очагам человечества; о работе, которую ещё предстоит завершить. Он сказал, что человечество прошло большой путь, но осталось ещё немного. Радостные возгласы — огромные накатывающие волны звука — поднялись с земли, словно взлетающие в небо птицы. Но вот Император сделал паузу, и наступила тишина, и в тишине этой Он объявил, что вернётся на Терру, дабы закончить в сердце Империума свой великий труд.
По народным массам пробежал приглушённый ропот — едва слышимый шум отрицания. Сигизмунд ощутил его, как рождающийся внутри холод, от которого заново вспомнились и улеглись в голове все мысли недавних дней.
Затем Император провозгласил, что Крестовый поход продолжится, и во главе его встанет магистр войны[3] — воин, что был Его чемпионом с самых ранних времён. Воин и командир, которого знают все — его отец, его братья и товарищи… Затем Он произнёс единственное имя, которое только и могло быть произнесено после этих похвал.