Вдали от чужих глаз и ушей Рогал Дорн поведал, что Имперские Кулаки не последуют за новым Воителем, который встанет у штурвала Похода. Основная часть VII легиона, его примарх, командиры, флот и прочее имущество легиона вернутся в Солнечную систему. Как Гор стал Воителем, так и Дорну будет дарован титул Преторианца Терры, а Седьмой легион станет стражем на её стенах. Император оставлял прочие легионы закончить Великий крестовый поход без Него, Имперские же Кулаки шли за Ним как хранители и защитники сердца Империума. Все это произойдёт не в одночасье: постепенно Седьмой легион будет всё меньше сражаться на передовой и участвовать в покорении космоса.
Молчание — такой была первая реакция командиров Седьмого; лица у них словно обратились в камень, который столь многие за пределами легиона считали истинной природой Имперских Кулаков. Кто-то кивнул, когда Дорн попросил высказать своё мнение. Кто-то начал задавать вопросы по логистике и практической стратегии, уточняли подробности, важные для немедленных действий. Таков был извечный путь Кулаков: у Седьмого всегда были свои приказы и свой собственный долг; всё, что сейчас имело значение, — это информация, необходимая для достижения новой цели. Остальное же не играло никакой роли.
Дорн отпустил всех, но Сигизмунд вдруг понял, что ему не хочется спускаться к своим лейтенантам и остальным командирам. На мраморные залы и поверхность под ними опустилась тишина, будто время выдохнуло после минутной задержки дыхания. Он шёл в одиночестве, слушая звук собственных шагов по камню. В голове у него вертелись разные мысли, не давая ни на чём сконцентрироваться.
Приветствуемый дуновением ветра, он вышел на балкон, — тот самый, где днём стоял Император со Своими сыновьями. Знамёна уже убрали; тросы и задвижки гремели о пустые столбы. По плато и ночному небу двигались огни: армии, маршировавшие по аллее, разбили лагеря и уже готовились к ожидающим их новым войнам. В шести километрах от них по погрузочным рампам десантных кораблей с отвесными боками поднимались титаны. Чуть ближе к Помосту шесть боевых кораблей поднялись в воздух, словно венец из похищенных звёзд, возвращающихся на небо. Прохладный бриз пахнул прометием и пылью. Опёршись руками о мраморную балюстраду, Сигизмунд ещё долго наблюдал, как движутся и поднимаются огоньки.
Позади донёсся звук шагов — он оглянулся.
— Похоже, не только мне пришло в голову побыть здесь наедине со своими мыслями, — вместо приветствия сказал Рогал Дорн. Сигизмунд выпрямился, и примарх поднял руку. — Сын мой, прошу прощения, что нарушил твой покой. Могу я присоединиться?
Сигизмунд кивнул.
Дорн подошел и встал рядом, положив на мрамор руки, облачённые в золото. В его зрачках блеснули огни поднимающихся транспортов.
— Итак, «спешной поступью мы переходим от ушедшего момента к моменту грядущему», — после долгого молчания процитировал Дорн.
— Соломон Фосс, — произнёс Сигизмунд, — «Герои мирных времён».
— Точно, — сказал Дорн с короткой улыбкой. — Пожалуй, скоро нам всем посвятят картины и стихи. Ты ведь уже слышал о декрете?
— Декрет о поминовении, — ответил Сигизмунд и кивнул. — Словотворец выиграл свою битву. Как я догадываюсь, не без вашей помощи.
Дорн одарил его ещё одной едва заметной улыбкой.
— Важно, чтобы правду помнили. Когда всё закончится, правда возымеет ещё большее значение.
— Всё закончится? — переспросил Сигизмунд.
— Придёт время, сын мой, и мы завершим все войны. Имперская Истина воссияет от одного края Галактики до другого, и тогда начнётся настоящая работа. — Дорн постучал по мрамору балюстрады костяшками пальцев. — Всё, что мы совершили, — лишь закладка фундамента, первый шаг в возведении будущего — человечества, объединённого и просвещённого. Не просто свободного от невежества, но принимающего разум, не контролируемого, но контролирующего себя светом этого разума. Конец военачальникам и войнам, конец страху и освобождение от него, но каким оно будет — будущее, которое построят люди? Интересно, как они поступят? — Он смотрел на небо, будто высказанные мысли направляли его взгляд к звёздам.
Сердца у Сигизмунда забились чаще, и он вдруг заметил, что тоже смотрит вверх, проследив за взглядом отца. Он чувствовал тепло огня, будто солнечный свет на коже. Сигизмунд глубоко вздохнул, и каждая нотка всех запахов в воздухе показалась ему одновременно мечтой и обещанием воплотить её в жизнь.