Игнатов, видимо, не ожидал такого ответа, но, будучи человеком порядочным, оставил его без последствий. Другой бы на его месте меня просто-напросто схарчил.
Антон Иванов: Лекции, которые он читает, всегда содержательны и выражают его гражданскую позицию. В них нет дешевого блеска, стремления покрасоваться, готовности исказить смысл ради популярности у слушателей.
Его лекции рассчитаны на вдумчивого студента, который стремится понять логику гражданского права, а не гонится за простотой. Именно с ним Ю.К. ведет свой диалог о проблемах права, не боясь показать свои сомнения. Ведь юриспруденция имеет очень мало логически доказуемых выводов, а спор о ее понятиях можно вести с различных методологических позиций.
Весьма любопытна его манера читать лекции. Легкое грассирование, связанное с ранним изучением французского языка, использование латыни, постоянное обращение к примерам из классики — все это рождает у слушателей ощущение каких-то дореволюционных времен. А если сюда добавить увлечение стихами и их цитирование, то образность еще более возрастет.
Сейчас в подобной манере читать лекции не принято, хотя есть в ней что-то притягательное, то, чему нельзя научиться, но нужно с ним вырасти. Когда же необходимо быть пафосным или жестким, высказать к чему-нибудь свое негативное отношение или поставить человека на место, Ю.К. способен сделать это в столь вежливой форме, что адресатам или бдительным цензорам остается пенять лишь на себя.
Многие, кто сталкивался с Ю.К., говорят о его чрезмерной строгости. В самом деле, сдать ему экзамен на «отлично» могут лишь очень хорошо подготовленные студенты, но тем дороже эта оценка.
Встречаешь иногда нашего выпускника, работающего на практике, и он как высшее доказательство уровня своих знаний приводит отличную оценку по гражданскому праву у Толстого.
Несмотря на всю требовательность, Ю.К. Толстой всегда очень вежлив по отношению к студентам. С самого первого курса он называет их только на «Вы» и постоянно делает замечания тем, кто нарушает это требование.
Кондратъ: Ю.К. был пристрастен. Ко всем он относился с достаточной строгостью, но некоторые поблажки делал только для тех студентов, которых по каким-то одному ему ведомым критериям выделял в положительном плане.
Например, к нему можно было подойти и без объяснения причин сказать, что сегодня к семинару ты не готов, но сделать это нужно было только до начала занятия, и тогда ЮК вопросов тебе не задавал. Если свою неподготовленность кто-либо демонстрировал уже в ходе семинара, Ю.К. был непреклонен, со всеми вытекающими последствиями. Он навсегда вычеркивал такого студента из списка тех, с кем готов был неформально общаться.
Много лет назад в одной книжке, кажется, она называлась «Где сходилось небо с холмами» [5], я прочел, как один композитор ехал в поезде и, слушая радиотрансляцию, тоскливо считал, сколько песен получилось из его симфонии, которую композиторы-песенники растащили на шлягеры, сделав из каждой симфонической фразы самостоятельный музыкальный хит.
Этот образ, на мой взгляд, применим и к Ю.К. Слушая его лекцию, я ловил себя на мысли, что практически из каждого ее фрагмента можно «сделать» самостоятельную статью, настолько плотной и насыщенной была каждая сформулированная лектором мысль. У преподавателей нынешнего поколения я такого не встречал. Смело могу назвать лекции Ю.К. юридическими симфониями.
*** Отношения Ю.К. с Анатолием Александровичем Собчаком прошли несколько фаз — от дружбы семьями до словесной перепалки. Сначала Ю.К. познакомился с Ноной, первой женой Собчака. По Питеру ходил даже слух, что Собчак «отбил» Нону у самого Толстого. Ю.К. по этому поводу объяснился просто: отбивать ее у меня никому не пришлось, поскольку ни я, ни она никогда не претендовали друг на друга.
Ю.К. в своей книге вспоминает такой эпизод: «Вскоре Толя (Собчак — прим. ред.) поступил в аспирантуру в Ленинграде, обменял квартиру в Невинномысске, которую он получил как молодой специалист, на комнату в коммунальной квартире в Ленинграде. Я помог ему ускорить прописку в Ленинграде и обмен площади. На новоселье в Ленинграде я явился к нему с ананасом, но так как какое-то время я хранил его для этого памятного дня, он у меня испортился. К сожалению, то же произошло впоследствии и с нашими отношениями».
Легенда четвертая: за что Ю.К. «прокатил» Анатолия Собчака
Толстой: Анатолий Александрович довольно быстро подготовил кандидатскую диссертацию на ту же тему, что и дипломная работа, — «Ответственность за вред, причиненный источником повышенной опасности». Мне вновь выпало быть рецензентом (руководителем был О.С. Иоффе).
Положительно оценив диссертацию, я обратил внимание на ряд содержащихся в ней неточностей и фактических ошибок. Свои замечания я передал Анатолию Александровичу, будучи уверен, что он их учтет. К сожалению, он этого не сделал! Это меня насторожило. В наших отношениях наметилась первая трещинка.
Своими учителями, в первую очередь, академиком А.В. Венедиктовым, я был воспитан в духе благоговейного отношения к науке. Если кто-то из оппонентов делал мне замечания, то я так или иначе на них реагировал. И уж во всяком случае, не могло быть и речи, чтобы я не выправил фактические ошибки, на которые мне указывали.
При прохождении кандидатской диссертации А.А. Собчака я обнаружил отступление от этих непреложных принципов научной работы, причем мне это было особенно больно, поскольку это касалось моего младшего коллега, с которым я связывал столько надежд!
Но как бы там ни было, Анатолий Александрович успешно защитил кандидатскую диссертацию…
И вот в 1971 г. он выложил на стол первый вариант своей докторской диссертации. Я снова был одним из ее рецензентов. Прочел я ее самым внимательным образом и, надо сказать, с интересом и не без пользы.
У меня сложилось мнение, что работа написана человеком, несомненно, способным, в ней есть целый ряд заслуживающих внимания положений, но она еще сыровата, многое в ней недодумано–только намечено пунктиром, а есть и фактические ошибки, в частности, погрешности против действующего законодательства.
Я и сейчас твердо придерживаюсь того мнения, что ученый может отстаивать концептуальные положения, в обоснованности которых внутренне убежден, и никто не вправе навязывать ему свое видение тех или иных проблем, но он обязан досконально изучить действующее законодательство, труды своих предшественников, хотя бы для того, чтобы не изобретать велосипед и не ломиться в открытую дверь. Все это я без обиняков высказал при обсуждении диссертации на кафедре.
К сожалению, тогдашний заведующий кафедрой профессор О.С. Иоффе меня не поддержал. Его подкупила антихозяйственная направленность диссертации, которая, как мне кажется, заслонила от него содержавшиеся в диссертации огрехи.
Если бы Иоффе предложил Собчаку учесть сделанные замечания (а их делали все рецензенты независимо от общей оценки диссертации) и был бы назначен разумный срок для проверки того, насколько замечания учтены, то я уверен, что решение кафедры о допуске диссертации к защите было бы единодушным и Собчаку не пришлось бы спустя десять лет вторично защищать диссертацию. К сожалению, этого сделано не было.
Кафедра, несмотря на мои возражения, вынесла решение о допуске диссертации к защите. Это решение поставило меня в очень трудное положение.
На чаше весов находились, с одной стороны, тесные отношения, которые связывали меня с Собчаком в течение пятнадцати лет, прячем не только служебные, но и чисто личные, мнение О.С. Иоффе, которого я всегда считал, да и теперь считаю очень крупным ученым; с другой стороны, привитое мне моими учителями, в первую очередь А.В. Венедиктовым и В.К. Райхером, не допускающее никаких скидок безжалостное отношение и к самому себе, и к своим коллегам при оценке наших работ. Я предпочел последнее.
Что я сделал? Выбрал замечания, которые Собчак обязан был так или иначе учесть, причем свел их к минимуму и даже наметил пути учета этих замечаний, и предупредил его, что если он их не учтет, то я буду вынужден выступить на защите против присвоения ему ученой степени.