На море такие суда еще не встречались. До времени их тщательно маскировали в шхерах.
И вот одно из них прошло в шхерные ворота. Как ни был Беляков взволнован, все же он успел заметить, что судно тяжело и неуклюже на развороте. Понял он также, что на десантной барже слишком поздно заметили опасность. Но если она хоть немного выиграет во времени, то сможет вернуться в шхеры под защиту береговой батареи.
«Первенец» вздрогнул всем корпусом — раздался залп. Если бы огонь вел прежний деревянный катер-охотник, на котором Беляков начинал службу, цель осталась бы непораженной — слишком маломощной была его артиллерия.
Но теперь случилось иначе. На десантной барже мгновенно поднялось пламя. Оно скрыло половину палубы. Начали рваться ящики со снарядами. Огонь подбирался к кормовому орудию баржи. Повернутое в сторону маленького бронированного корабля, оно выстрелило уже сквозь пламя. Было видно, как по палубе бегают матросы и солдаты.
Оборвалась пулеметная очередь на тонущей барже. От борта медленно отвалила шлюпка. Она почти не двигалась с места. В бинокль Беляков увидел сцену, поразившую его: кого-то свалили на дно лодки и крепко держат. Он еще раз посмотрел в бинокль. Нет, ему не померещилось. Человек, которого прижали ко дну шлюпки, пытается вырваться и не может.
Командир «Первенца» закричал в мегафон:
— Сюда! Гарантирую жизнь! Опустить весла! Поднять руки! Всем поднять руки!
Он повторил приказание на двух языках, сверившись с листком, который вынул из записной книжки.
Десантной баржи уже не было на поверхности моря, когда шлюпка под направленными на нее пулеметами подошла к борту корабля. Беляков подал конец. Пленные молча поднимались на палубу. Двое зорко следили за тем, кто затеял непонятную борьбу в шлюпке. Трое были сильно обожжены.
— Перевязать раненых! — распорядился командир. — Радиста ко мне!
Пленных увели в кубрик. На мостик поднялся радист. Командир набросал несколько слов на листке бумаги. Потом он открыл журнал боевых действий и внес в него первую запись.
— Ну, с началом… — сам себе сказал командир.
Так корабль конструкции Снесарева вступил в войну. Это было поздней весной в светлую, прозрачную северную ночь, спустя восемь месяцев после того, как началась блокада Ленинграда.
Восьмая глава
1. Допрос
Перед Ваулиным сидел пленный немецкий офицер — один из тех, кого подобрали с шлюпки. Обе кисти пленного были забинтованы.
— Ваше оружие? — спросил Ваулин, показывая на крошечный, плоский, как пудреница, пистолет.
Пленный кивнул головой.
— Почему вы хотели покончить с собой?
Пленный не ответил.
— Повторите мой вопрос, — Ваулин обратился к пожилому переводчику.
Тот повторил, взглянув на пленного как бы для того, чтобы удостовериться, что эти слова дошли до него. Но ответа все же не было.
— Вы устали?
Пленный молчал.
— Не хотите отвечать?
Подождав, Ваулин распорядился позвать Белякова. И, когда главстаршина вошел, он сказал ему:
— Товарищ Беляков, вспомните, пожалуйста, как все это происходило на море.
— С самого начала?
— С того момента, как вы увидели шлюпку. Поточнее, пожалуйста.
— Я смотрел на нее в бинокль, — рассказывал Беляков. — Мне показалось, что там поднялась какая-то возня. Будто бы накинулись на одного и держат. Баржа горит, а в шлюпке возня… А когда мы близко подошли, я увидел, что и в самом деле вот этого держат. А другие гребут изо всей силы к нам.
— Что же было потом?
— Они поднялись к нам на борт и вот этого подталкивали. Он упирался.
— А что было потом?
— Потом командир приказал мне спуститься в кубрик и смотреть за пленными, пока не вернемся на базу. Трое были перевязаны. Я сидел в кубрике, и вдруг этот срывает с руки повязки и достает пистолет.
— Обожженными руками?
— Та, которой доставал, не так сильно была обожжена. Но боль, вероятно, была. Он достал свой пистолет и даже сумел перевести на боевой взвод, а когда я схватил его за руку, выстрелил.
— И куда попал он?
— В стенку. Пленные хотели броситься на него. Я удержал их.