- Добрый вечер, господин доктор! - приветствовал он меня со спокойной учтивостью. Ему, очевидно, было все равно, что про меня рассказывали, а может, слухи до него пока не дошли.
Я предложил Бюргеру табаку для его трубки и спросил, известно ли ему что-либо о Янеке.
- Пока еще сидит здесь. Завтра я отвезу его в X.- Бюргер показал большим пальцем себе за спину, где находилась тюрьма Грюнбаха - две или три камеры, примыкавшие к дежурной комнате.
- Но за что же его арестовали, за что? - вопрошал я.
Старый Бюргер мгновение колебался: он не был уверен, совместимо ли с его служебным долгом ответить на мой вопрос. И хотя это вряд ли было совместимо, мне все же удалось добиться от него толку. Похоже, он уже давно тяготился службой и гнев начальства'особенно его не страшил.
- Мне было просто неловко,- начал он,- свински с ним поступили, с этим бедным малым. Но что мне оставалось делать? Сегодня утром отправился я с ним в казармы Бергдорфа, где стоят янки,- ведь вся эта история связана с ними, с американцами. К нам вышел офицер с переводчиком. Но, когда я кончил докладывать, офицер посмотрел на меня так, словно вот-вот собирался выплюнуть мне в морду свою жевательную резинку. Он велел мне передать Янеку через переводчика, что дело рассмотрит германский суд, и на лице у него в ту минуту было такое брезгливое выражение, будто от меня пахло тухлой рыбой. Мне даже стыдно стало. Наши-то хотели спихнуть это подлое дело на американцев. А тем наплевать. Что ж, большой опасности, полагаю, для Янека нет. Самое большее и самое вероятное - его вышлют.
- Но что же, однако, он сделал? - спросил я, недоумевая.
- Кража оборудования союзников. Как будто старый лом, которым он воспользовался, имел хоть какую-нибудь ценность!Бюргер сердито высморкался и отхлебнул пива.
У меня вдруг мелькнула догадка. "Можно мне лично сказать Янеку два слова?"
Бюргер в замешательстве почесал голову.
- Нет, господин доктор. Этого нельзя. Такие вещи строго запрещены. Нет, никак не могу позволить.
- Всего две минуты! Ни одна живая душа не узнает. А вы пока что набейте себе трубку еще разок.
Я наседал на Бюргера, пока тот не уступил:
- Ну, хорошо, будь по-вашему. Только, если это выйдет наружу, я полечу со своего места,-сказал он сердито. - А впрочем, мне наплевать. Уеду тогда к брату в Мюнхен. У него там свое дело, и я ему пригожусь. Здесь мне все уже опротивело. Но только две минуты, господин доктор, не больше. Если Кранц вернется с обхода, я свистну, и вы смывайтесь через заднюю дверь. Кранц спуску не даст, лютый человек.
Он провел меня боковой дверью в камеры. Только одна из них была занята, и в ней при тусклом свете висячей лампы я увидел Янека. Он сидел на нарах, подперев голову руками. Заметив меня, он вскочил, и губы его сложились в уже хорошо мне знакомую загадочную и зловещую улыбку.
- За что они вас посадили, Янек?-воскликнул я взволнованно, но Янек из-за разделявшей нас решетки сделал успокоительный жест рукой: "Вам нечего бояться, доктор..."
Вот что я от него узнал. На открытой местности, приблизительно в пяти километрах от Грюнбаха, несколько месяцев назад американские воинские части проводили маневры с пушками и танками. Шофер одного санитарного джипа разбил свою машину, наехав на большой камень. Я сразу вспомнил об этих обломках, заросших травой и сорняками, которые я видел на опушке леса, когда гулял в окрестностях Грюнбаха. Мотор и колеса забрала служба технической помощи, а совершенно изуродованный кузов был оставлен на месте: сочли, что не стоило с ним и возиться. Вот из этогото кузова Янек и вырезал кусок материала; остатки были обнаружены у него в кузнице при обыске, сделанном полицией в результате анонимного доноса. "Кузов машины,-ухмыляясь, заключил Янек свой рассказ,- был из алюминиевой жести".
И тут я все понял. На моей антенне в одном месте сохранились еще следы краски, которые вполне могли остаться от слов U. S. Army. Так вот откуда взялся дешевый материал! Я посмотрел на Янека с ужасом, и он сразу угадал мою мысль.
- Вам нечего бояться, доктор, - повторил он насмешливо. - Я не сказать, и я не буду сказать. Вы - спать спокойно.
Я не мог вынести презрительного взгляда его черных глаз, опустил голову и тихо проговорил: "Спасибо, Янек..."
Когда я уходил, Янек даже не взглянул на меня; засунув руки в карманы латаных штанов, он прислонился к стене и застыл в угрюмом спокойствии.
Весьма возможно, что история с Янеком не имела ко мне никакого отношения. Просто нашелся удобный повод отделаться от этого человека. Но могло быть и так, что ему, как слабейшему, нанесли первый удар. Как бы то ни было, возвращаясь в ту ночь домой, я чувствовал, как пылают мои щеки. Несмотря на стыд, было и чувство облегчения: на Янека можно положиться. Да! Я верил Янеку и был убежден, что он не проговорится.
Я пришел к себе на чердак. Крюгер дожидался там в волнении. На вопрос: "Ну, что же с Янеком?" - я отвернулся к аппаратам и ответил с наигранной беспечностью:
- Ничего страшного. Будьте совершенно спокойны. С Янеком все обойдется. А мы сегодня попробуем еще раз. Включайте, Крюгер.
Пока Крюгер возился с приемником, я пошел направить антенну, но первым делом потихоньку соскреб отверткой с алюминия следы краски.
Всякий поймет: в своем нынешнем положении я принялся за работу упорнее, чем когдалибо раньше, ибо все еще тешил себя надеждой, что каждое новое дополнение к сделанному открытию лишь укрепит мои позиции и в конечном итоге приведет к торжеству над недругами. Занятия на чердаке остались теперь моим единственным утешением, дававшим возможность забыть обо всем остальном. Однако и здесь обстоятельства складывались неблагоприятно. В эту пору года, на пороге зимы, небо было. постоянно затянуто тучами, стоял густой туман и звезды показывались редко. Без достоверных ориентиров, без специальной аппаратуры все труднее становилось отыскивать в непроницаемом мраке небосвода направление, откуда приходили сигналы, и согласовывать положение антенны с ходом светил. Для покупки точных приборов у меня не было денег. Ухудшение приема могло быть вызвано и переменами в состоянии ионосферы или еще какими-нибудь неблагоприятными факторами, но только ловить сигналы становилось все труднее и труднее. Они сделались тише, и между ними случались длительные перерывы, когда слышимости вообще не было.
Неведомые существа вновь отказались в своих передачах от бешено быстрой системы сигналов. Быть может, они усомнились, есть ли у нас необходимая для расшифровки аппаратура и электронно-счетная техника. Теперь они передавали исключительно серии сигналов, которые явно обозначали простейшие математические формулы, какие у нас на Земле были известны уже древним грекам. А некоторые из этих формул знали даже древние египтяне и вавилоняне.
Например, передавался ряд цифр: 3-4-5, затем 6-8-10. Совершенно бесспорно, что это были пифагоровы числа, названные так по знаменитой теореме Пифагора, гласящей, что в прямоугольном треугольника сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы. Надо думать, что математические зависимости сохраняют свою силу для всей Вселенной.
За этими рядами цифр, по всей вероятности служившими ключом к пониманию дальнейшего, следовали иные, которые, к сожалению, мне удалось записать лишь с большими пропусками. Шли комбинации: 1-1 2-4 3-9 4-16. Я истолковал их как простые функциональные уравнения второй степени у=х2, то есть как призыв к установлению системы координат, посредством которой можно будет выразить уже более широкий круг понятий. Убежденный, что именно так оно и было задумано, я надеялся извлечь новые данные о неведомых существах, но, прежде чем я успел что-либо записать, сигналы опять оборвались, и пришлось прождать много часов, пока они зазвучали вновь, но на сей раз настолько слабо, что добрая половина была для меня потеряна. После первоначальных поразительных успехов какая обидная неудача!