— Я вас поддержу, если вы скажете, чем я могу быть полезной.
Итан остановился посреди улицы и повернулся к ней.
— Кое-что здесь не вяжется, — объяснил он. — На Мерфи в подвале напало разъяренное животное, так? Он сопротивлялся, и это вызвало обрушение бетонной стены, так?
— Вы сами это сказали, плита вся потрескалась.
— Дело не в этом. Мерфи вовсе не пытался выбраться из-под завалов, выдирая себе ногти. Он погиб в одночасье.
— Но, кажется, это не то, что сказал Морде…
— Боб Макфарлейн сказал однозначно: он слышал «бум» — плита упала разом. Вы видели лицо и таз Мерфи. Он не пережил этого обрушения.
Эшли Фостер догадалась, что Кобб чего-то не договаривает. Не глядя на него, она ждала, когда он продолжит.
— Зачем вы настояли на вскрытии? — наконец спросила она. — Что вы увидели?
Итан встретился с ней взглядом.
— Общее впечатление, — сказал он. — Состояние тела и… На стене были следы, длиннее пятидесяти метров, тонкие и параллельные. Я нашел там один из ногтей Мерфи. Его тащили по подвалу, он сопротивлялся, вырывая ногти. Вы действительно думаете, что койот на такое способен?
Он сам, очевидно, так не думал. Тогда Эшли спросила:
— Но вы же не думаете, что он был в подполе не один? Я имею в виду, что там был еще человек?
Итан, повернувшись, посмотрел на нее.
— Что-то страшное случилось в этой дыре.
— Да, но как узнать точно?
Итан дернул головой в знак того, что это очевидно:
— Надо туда вернуться.
9
На стенах были развешаны семейные фотографии в рамках и картины, лампы были покрыты абажурами, посуду расставили в буфетах, и ни одной коробки больше не валялось на полу, даже за дверью туалета. Исключение составляли вещи Оуэна и его погибших родителей, сложенные в кладовой наверху. Оливия постаралась как можно скорее покончить с переездом, чтобы они быстро устроились и могли провести лето на новом месте, осваиваясь с новой жизнью, а не погрузившись в бытовые хлопоты. По всей видимости, Оливии это удалось. Том уже завел ежедневные ритуалы: по утрам он отправлялся за газетой, которую затем читал, сидя в кафе «У Берти» с видом на океан, попивая одну за другой две-три чашки макиато. Мальчики, судя по всему, благодаря Джемме успели обзавестись друзьями, и даже Оливия начала ощущать, что находит свой собственный ритм. Ей нравились маленькие повседневные ритуалы, дававшие чувство уверенности: знать, что в таком-то магазине она сможет купить необходимое, что на Мэйн-стрит она приобретет кофе, что в часы, когда улица переполнена, можно припарковаться за аптекой, что в магазине эко-товаров в Олдчестере есть именно те фирмы, которые ей нравятся… Список этих небольших привычных вещей был длинным — ровно таким, чтобы Оливия почувствовала себя комфортно, чтобы начал выстраиваться ежедневный распорядок. Оливия ненавидела однообразие и вместе с тем отдыхала душой, обзаведясь рядом этих почти бесполезных привычек. Она могла теперь отправляться на поиски новых встреч, новых занятий, поскольку чувствовала под ногами твердую почву размеренной повседневности.
Они не прожили на Ферме и двух недель, а она уже поняла, что освобождается от напряжения нью-йоркской жизни. Она совсем не скучала по ритму большого города, поглощавшему ее целиком. А ведь этого она опасалась больше всего. После двадцати с лишним лет жизни она питалась энергией мегаполиса, которая одновременно подстегивала и опустошала ее день изо дня, и ее пугала мысль остаться без этого привычного двигателя. Жизнь за городом означала встречу с собой. Здесь ее внутренний ритм не растворялся в непрерывных потоках улицы, соблазнов, не следовал зову непрерывной суеты. Здесь необходимо было создавать собственный ритм. Обретать его. Она жила так в детстве, в полях Пенсильвании, недалеко от поселения мормонов с их поразительной простотой, но сейчас все было иначе — все изменилось не только для нее, но для всей семьи. Ее очень радовало и успокаивало, что каждый нашел здесь свое место. Оливия была счастлива.
Сидя на ступеньках деревянной террасы за домом с чашкой горячего чая, она смотрела на цветущий сад и счастливо улыбалась, слушая пение птиц.
Подожди еще до первой зимы, а потом уже празднуй победу. Когда днем серо, давит постоянный холод, солнца с каждым утром все меньше, из окна унылый вид и кажется, что стоит нескончаемая ночь, и нет даже иллюзии непрерывного движения, как в большом городе, — вот тогда ты поймешь, действительно ли сможешь быть здесь счастлива!
Первая зима должна была обнаружить истину.