Не говоря ни слова, Раснар развернулся и исчез в темноте. Ивор проводил его взглядом. Этот еще причинит ему массу хлопот. Если дела пойдут слишком плохо, может быть, ему удастся выманить Раснара из собора, зазвать к себе во дворец и накормить обедом из особо приготовленных блюд. Вдруг ему в голову пришла мысль, что лучше не брать просвир из рук Патриарха.
Ивор снова посмотрел на Калинку, который молча уставился на него своими гнусными крестьянскими глазами.
— Прочь отсюда, — прорычал боярин. — Немедленно отправляйся в их лагерь. Скажи им, что они на моей земле и мне требуются их объяснения. Когда ты начнешь понимать их язык, я хочу, чтобы их вождь предстал передо мной. Я хочу получить о них полные сведения, и не возвращайся, пока не узнаешь чего-нибудь важного. Я оставляю командование ополчением своему единокровному брату Михаилу, а сам возвращаюсь в город вместе с пограничными всадниками.
С этими словами он указал на высокого, похожего на медведя воина, стоящего у костра.
Ивор улыбнулся и посмотрел на брата. Если что-то пойдет не так, подумал он про себя, отвечать за это будет Михаил. Кроме того, Раснар наверняка вернется в Суздаль сегодня вечером, и будет неразумно оставлять его одного в городе. Не один боярин, покинувший город на несколько дней, обнаруживал закрытые ворота по возвращении.
— А сейчас, вонючий подонок, убирайся с глаз моих и займись делом, — повторил он.
Не переставая кланяться, Калинка попятился от своего разгневанного хозяина. Выйдя из освещенного круга, он наконец выпрямился и огляделся.
— Что ж, мышка идет в пасть к лисице, а волк стоит в стороне и смотрит, как играют его завтрак и обед, — пробормотал он себе под нос.
Калинка посмотрел в направлении лагеря синих солдат. Он не мог просто подкрасться к ним в темноте. Если они демоны, это не имеет значения, но если это люди, они подумают, что он лазутчик.
Взяв факел у одного из стражей, охранявших лагерь Ивора, он пошел в одиночку через поле, надеясь, что с факелом в руке не вызовет подозрений.
Калинка услышал крики, поднявшиеся в лагере синих солдат. Может, они собираются пойти в атаку? Но поворачивать обратно было уже поздно. Он знал, что один из людей Ивора следит за ним с натянутым луком и прошьет его стрелой, если он решит вернуться. За его спиной был волк, так что у него не было иного выхода, кроме как идти в лапы к лисице.
Но даже мышка может говорить, подумал крестьянин, и он постарается, чтобы волк с лисой видели только друг друга, а не его.
Винсент Готорн, как ни старался, не мог сдержать дрожи. От Хинсена помощи ждать не приходилось. За всю свою безоблачную жизнь, проведенную в общине квакеров, ему не доводилось встречать таких людей, как Хинсен.
Винсент вырос в сельской глуши, ходил на церковные собрания и в школу Оук Гроув в Вассалборо. Даже поездка за шесть миль в Уотервилл совершалась только в присутствии матери или отца, внушавших ему, что фабричный городок был гнездом порока, посещать которое можно лишь в случае крайней необходимости. Жизнь никак не подготовила его к тому, что он увидел в первый же день в армии.
В тот день он узнал десятки новых слов, употребляемых в самых разных сочетаниях, которые ему раньше не доводилось слышать. Впервые в жизни он видел, как люди играют в карты, метают кости и употребляют одурманивающие напитки. Красный как рак, он смотрел на проституток, которых солдаты называли «хукерами» по имени бравого генерала Хукера, возившего за собой целый обоз этих леди, как гласила легенда.
Он научился не обращать внимания на нескончаемый поток непристойностей, которые извергал Хинсен, но теперь, когда тот громко молился, стоя на коленях, Винсент был удивлен и, пожалуй, напуган.
И все же такое поведение богохульника было легко объяснимо. Глядя в том направлении, где должен был быть восток, Винсент сам непроизвольно нащупывал Библию в нагрудном кармане. В небе было две луны.
Еще когда начало темнеть и высыпали звезды, многое казалось странным. В небесах все было необычно. Вместо туманной полосы Млечного Пути они увидели ярко сверкающее колесо, которое залило полнеба таким светом, что при нем можно было читать Библию.
Сперва сержант Барри сказал, что они, должно быть, оказались к югу от экватора. Винсент слышал, как пара бывших моряков из роты В обменялась презрительными замечаниями по поводу этих слов, но сам он надеялся, что Барри прав.
И тогда появилась луна. Но она была мала, слишком мала, и выглядела очень странно. Через несколько минут слева от нее взошла еще одна луна, и теперь вокруг Винсента творилось настоящее безумие.
Некоторые, подобно Хинсену, стоя на коленях, истошно взывали к Всевышнему. Другие, среди которых Винсент увидел немало закаленных битвами ветеранов, рыдали и вспоминали дом и любимых женщин, и везде раздавались голоса, призывавшие полковника Кина выбираться отсюда и искать дорогу домой.
Юноша посмотрел на севший на мель корабль и, несмотря на свою глубокую неприязнь к капитану Кромвелю, порадовался, что тот находится на борту своего судна, потому что многие вокруг обвиняли капитана в свалившихся на них несчастьях и призывали линчевать его.
Винсент вдруг понял, что они бессильны что-либо сделать. Если бы Кин знал ответы на вопросы, мучившие его солдат, он бы уже был среди них, объясняя, что к чему, но Винсент видел, что полковник и другие офицеры с таким же изумлением смотрят на две луны, быстро движущиеся в небе.
— Да не убоишься ты страхов ночных, — прошептал он, поглаживая Библию. Не желая больше лицезреть этот хаос, юноша бросил взгляд в сторону вражеского лагеря.
Встревоженный увиденным, он схватил ружье и поднял его. В их сторону направлялся какой-то огонек. Во всей этой суматохе никто не заметил его, и теперь он двигался прямо на Винсента. — Дежурный сержант!
Он сам с трудом слышал свой голос в этом шуме.
— Дежурный сержант! — Винсент оглянулся через плечо, отчаянно надеясь, что кто-нибудь придет ему на помощь, но вокруг все словно с ума посходили.
Огонек был все ближе.
В свете звезд он мог видеть одинокого человека с факелом в руке, который остановился в двадцати ярдах от него, не решаясь подойти ближе.
— Сержант Барри! — крикнул Винсент.
Никакого ответа. Надо было что-то делать. Он был на боевом дежурстве, и Барри неоднократно внушал ему, что при любых обстоятельствах он должен оставаться на посту. Он не мог сбегать за одним из офицеров: решат, что он оставил свой пост.
Надо было что-то делать.
Глубоко вздохнув, он перелез через бруствер. Держа ружье наперевес, он пошел навстречу одинокой фигуре.
«Смогу ли я выстрелить в него?» — задумался Винсент. Этот вопрос не давал ему покоя с самого начала войны. Убийство было величайшим грехом, так его научили родители. Но рабство казалось ему еще более отвратительным. Поэтому он, в конце концов, решился убежать из дому и вступить в армию, втайне все же надеясь, что в суматохе боя он не увидит мятежника, в которого ему придется стрелять.
Но, насколько он мог судить, эти люди не были мятежниками. И что теперь? Продвигаясь вперед, он решил не стрелять, что бы ни произошло, но вопреки самому себе не снял пальца с курка.
Постепенно он разглядел человека с факелом. Это был невысокий толстяк. Он был одет в длинную рубаху до колен, и у него была окладистая черная борода, доходившая ему почти до пояса.
Винсент остановился, его штык смотрел прямо в брюхо толстяка.
— Отвечай, кто ты, враг или друг? — фальцетом спросил Винсент.
Человек напротив него улыбнулся и развел руки в стороны.
— Говори, кто ты такой! — срывающимся голосом произнес Винсент.
Очень медленно человек ударил себя в грудь правой рукой:
— Калинка.
Винсент опустил штык. Разве он сможет пырнуть этого человека? Тот продолжал улыбаться.