Монархист, со слезами в голосе говоривший о последнем императоре-мученике, и последовательный антикоммунист – ты сходился со своими противниками только в одном – отвергал сегодняшнее бытие ради завтрашнего дня. Существуют ли еще люди, способные одновременно жить светлым прошлым и светлым будущим? Ты был таким человеком. Мы оба были. Все, что мы сделали за это время, – поставили ванну и раковину на кухне да повесили занавески в некоторых дверных проемах. И купили аквариум с огромной рыбиной, которая бессмысленно пялилась теперь на мои ночные метания. Потом стараниями друзей и соседей у нас появилась и другая более-менее случайная мебель: пара плетеных кресел, деревянная кровать из Икеи, рассыпающиеся кухонные шкафчики. Но сердцем дома все равно оставался внушительный стеклянный параллелепипед.
Аквариум стал краеугольным камнем грядущего уюта. Весомый знак того, что это жилище надолго, что мы наконец перестанем жить бессмысленой кочевой жизнью. Остановимся, осядем, сделаем ремонт, посадим дерево и, может быть, родим сына. Краеугольный камень так и остался единственным, и понемногу превратился в камень на шее… Но я заметила это, лишь когда ты ушел. Исчез, отключив телефон и не оставив мне даже тех неубедительных объяснений, что были в сегодняшнем сне. Поразительно, но, кажется, никто из наших жильцов не удивился подобному повороту, хотя еще накануне мы всей квартирой обсуждали на кухне планы на Новый год. Видимо, все двенадцать лет, что мы прожили рядом (рядом – не вместе), я знала, что рано или поздно ты исчезнешь из моей жизни так же стремительно и необъяснимо, как когда-то в ней появился.
Ничего не предвещало. Все предвещало. У этой осени было безумное и надорванное женское лицо с черными пятнами вместо глаз и смазанным розовым пятном губ в дырке малиновой балаклавы. Я вспомнила, как месяц назад, высадившись на Боровицкой, угодила в вихрь белых птичьих перьев, которые разбрасывали девушки в разноцветных колготках с лицами, спрятаными под вязаными масками. У одной в руках, кажется, была гитара, две другие пытались что-то петь, но слов было не разобрать, и в памяти осталось только движение руки, запускающей искуственный снег по перрону. И запрокинутое лицо одной из участниц, когда с нее сорвали маску.
Две недели спустя эта необъяснимая сцена срифмовалась у меня с первой ноябрьской метелью, бросавшей сырые неряшливые хлопья в пеструю многочасовую очередь к храму Христа Спасителя на поклон поясу Богородицы [10], вдоль которой я бежала по набережной, пока не оказалась на мосту. И там внизу, под мостом, одно немолодое запрокинутое женское лицо в вязаном платке, на котором таяли снежные перья, напомнило мне о девушке из метро.
В воздухе висело исступленное желание чуда, желание перемен, и разве я сама не желала того же? Кто же виноват, что мое желание исполнилось так скоро и так буквально.
Третье женское лицо, случайно нанизавшееся на ту же нить, возникло из увиденного на днях документального фильма про убитую журналистку. Там было несколько старых архивных кадров, снятых любительской видеокамерой, – молодая женщина в кругу коллег на редакционном застолье. В начале своего пути эта женщина была красива. Красива, но не отличима от сотен и тысяч других молодых, стриженых, темноглазых. Пожилая женщина в конце фильма красива не была и, вероятно, даже не была «хороша» расхожим бытовым представлением о «хороших» и «нехороших» людях, но у нее было собственное лицо, не похожее ни на какое другое.
А кто я? Есть ли у меня лицо? Какое оно? Я смотрела в темное окно, видела глаза, губы, контур подбородка, прерывистую волну рыжих волос, каждая черта по отдельности была не уродлива, но складывались ли они вместе? После всего пережитого я не была уверена, что человеческое лицо это что-то, что можно увидеть в зеркало.
На торопливое бульканье чайника на кухню пришла Кристина. Она куталась в шаль и улыбалась слабой виноватой улыбкой, какая обычно бывает у верующих девушек «за тридцать» с неустроенной личной жизнью. Кристина чахла над византийскими рукописями в архиве, была тихо и безобидно влюблена в моего мужа и думала, что об этом никто не знает. У нее единственной в комнате были поклеены недорогие обои, и даже за это она извинялась – книгам вредна пыль, понимаете… Но если бы Дмитрий сказал ей, что обои необходимо убрать, она тут же кинулась их сдирать. Но ты не отдавал такого приказа. Ты был добр к Кристине. Ты часто бывал добр к другим и редко ко мне.
10
Пояс Пресвятой Богородицы – христианская реликвия. В 2011 году часть пояса Богородицы, хранящаяся в Ватопедском монастыре, была привезена в Россию, выставлялась, в частности, в храме Христа Спасителя и привлекла туда многочисленных паломников.