Гробовая тишина.
— Тим. — Палец директора указал на пухлого, трясущегося от страха мальчишку.
— Да, директор Барни, — прошелестел несчастный, вскочив со скамьи.
— Ты ведь понимаешь, о чём я тут толкую?
Мальчики зажмурили глаза. Тим пропал, это ясно.
На такой вопрос нет правильного ответа.
— Д-д-директор Барни…
— Ну же, Тимми, не бойся, — ласково сказал директор Барни, и эта ласковость прозвучала ужаснее всего, что они слышали.
— Я-я… — Тим громко сглотнул, мечтая только лишь о том, чтобы всё это закончилось. Закончилось для него.
— Понимаешь или нет?
— Н-н-нет…
— Нет? Нет?!
— Простите, дир…
— ЗАТКНИСЬ! ЗАТКНИСЬ И СЯДЬ! — заорал директор Барни, и Тим рухнул на скамейку без чувств. Тело его соскользнуло, завалилось на бок, но никто не пошевелился, чтобы ему помочь. Никто не мог.
— А толкую я вот о чём. Вы, паршивцы, совсем распустились. Посмотрел я ваши дневники. Вы не только непроходимые тупицы, но к тому же и омерзительные лентяи. Только в таком сочетании можно получать столь скверные оценки. Это пренебрежение к учёбе меня БЕСИТ! — Тим вздрогнул и пришёл в себя. Ровно сел на скамейке и уставился в пол. Он не верил, что всё обошлось, но счастлив был неописуемо. Однако у остальных даже не было сил порадоваться за него.
Катастрофа. Одно слово — катастрофа, это знали все. Даже Себастьян.
— Лень непростительна. Пренебрежение — тем более. Я очень, очень разочарован. Вы оскорбляете человеческий род. — Половицы спортзала скрипели под ботинками директора Барни, медленно прохаживающегося перед мальчиками. — Вы оскорбляете эту школу. — Директор Барни остановился, и в зале повеяло холодом. — Вы оскорбляете меня.
Рубашки мальчиков пропитались потом. Оскорбить директора Барни было чистой воды самоубийством, и хотя никто никогда не пытался этого сделать, сейчас все поняли, что это страшное преступление стоит наравне с попыткой побега, если не хуже.
«Кажется, нам конец», — всплыли слова Ронни в голове Себастьяна, и сейчас он был с ними согласен.
— Мы поступим так. С этой минуты вы возьмётесь за ум. Если у кого-то будет хоть одна тройка, пеняйте на себя, неблагодарные бездари. Не говоря уже о двойке.
Себастьян похолодел, а вместе с ним и все остальные. Практически у каждого были тройки. У кого-то даже двойки. И справиться с этим было заданием невыполнимым.
— Вы поняли меня?
— Да, директор Барни, — хор, но уже не такой стройный. Страх делает голос неуправляемым.
— Отлично. Надеюсь, это правда.
Директор Барни вытащил из кармана смятый дневник, расправил и раскрыл его.
— Так-так… Хм-м… Письмо — тройка… Физкультура — тройка… Математика — двойка. Двойка! Какой позор! — Мальчики вжали головы в плечи, каждый молясь, чтобы это относилось не к нему. — Какой позор, Тимми…
Тим не поднял глаз. Его спасение было слишком неправдоподобным, можно было догадаться.
— Зайди-ка в мой кабинет, Тимми, — снова эта ласковость, и Тим не выдержал. Пальцы его вцепились в колени. Он поднял голову на директора Барни, и глаза его, полные слёз, молили о пощаде. Директор Барни уже сбился со счёта, сколько раз он видел эту картину. Она доставляла ему не меньшее удовольствие, чем всё остальное. Всё всегда было одинаково. Все они ломались.
Рано или поздно.
Остальным было жаль Тима, но они знали, что ему уже не помочь, и каждый был рад, что в этот раз выбрали не его. Себастьян сидел в оцепенении, не в силах оторвать взгляда от директора Барни. Они не врали. Не врали, чёрт побери. Это было очевидно в каждом движении, в каждом звуке, в каждой миллисекунде взгляда директора Барни.
— П-п-пожалуйста…
— Что-что?
— П-п-пожалуйста, простите меня… Я исправлюсь, клянусь, — голос Тима сорвался на шёпот, но в тишине зала был слышен каждый звук.
— О, я не сомневаюсь, — улыбнулся директор Барни. — Не сомневаюсь. Жду тебя в моём кабинете, и третий раз я повторять не буду, Тимми. Остальные — марш на занятия, олухи!
Мальчишек как ветром сдуло. Только Тим остался сидеть на скамье, не в силах подняться.
Они вбежали в класс, расселись за парты и достали учебники. Все были подавлены. Так всегда бывало после общения с директором Барни, но в этот раз он дал им новую и весьма сильную угрозу, и каждый теперь думал, что же ему делать с чтением, письмом, физкультурой, географией или математикой.