Три Пункта склонился над моим рисунком, посмотрел, вздохнул, забрал гранки и убежал, застучав по лестнице сапогами, в типографию.
IV. Капни ей в душку
— Все ты, старый чорт, наврал, — говорил Три Пункта Чернову, — никакого в ней чорта нет.
— Ой?
— Да. Хочешь, я докажу тебе ее устройство? Отопри.
В наборной не было никого. Чернов отомкнул клетку, где стояли линотипы. Старик и мальчик забрались на скамеечку линотипа. Три Пункта вызвал из магазина букву, приподнял крышку за разборным механизмом и долго втолковывал старику, показывая, что буква надает всегда в одно и то же отделение магазина, срываясь со скалки. Чернов дивился, говорил:
— Так-так-так! Вон оно что! Ах ты, мать честная!
Но, видимо, не хотел, или не мог понять того, что теперь казалось Трем Пунктам ясным и простым. Одно только понял Чернов:
— Это, значит, самая ее душка и есть? Так-так-так! Деликатно сделано. Деликатно! Ты чего же, просись в ученики на машинный набор, парень, — ты вон до чего дошел. А то ведь я слыхал, в ведомости тебе расчет выписали, — говорил Чернов, навешивая замок на запор клетки наборных машин. — Вот беда: куда я ключ девал?
— В карман клал, я видал, — сказал Три Пункта.
— Нету в кармане. Дивны дела.
Чернов шарил в карманах, прошел между машин, заглянул под реалы, отодвинул стол, — ключа не было.
Три Пункта сбегал в контору. Чернов оказался прав: четверо мальчишек — среди них Три Пункта — были объявлены в тот день к расчету.
Как пошабашила машинная смена, Чернов позвал Три Пункта:
— Погоди, пока все уйдут. Иль нет: ты уходи, а потом вернись. Я тебе одну вещь скажу про машину.
— Ладно.
Чернов полил пол из лейки и стал подметать опустелую наборную. Три Пункта скоро вернулся. Чернов отставил метлу, пошарил в своем темном углу, шурша макулатурой[27], достал аптечный пузырек, полный чем-то маслянистым и, показав его Трем Пунктам, прошептал:
— Возьми! Капни ей в самую душку.
— Что это?
— Купоросное масло! Облей там сверху-то, где показывал мне. В самую её душеньку!
Три Пункта побелел. Губы его задрожали. Он хотел что-то сказать, и только шевелились губы.
Чернов совал в руки мальчишки бутылку с серной кислотой и шептал:
— Да ты не бойся. Ключ-то я потерял. Сказал в конторе — ключ, мол, я от клетки потерял. Ну? ты спрячься, что ли где, а я тебя как будто и не видел.
Три Пункта плюнул трижды в бороду Чернова. Тяжело дыша, ждал, что будет.
Старик утерся клетчатым сарпинковым платком и, вздохнув, сказал:
— Придется в контору нам с тобой итти.
— Зачем?
— Да должен я, или нет, сообщить, что я тебя пымал. Скажу: «В кармане у Петра, в пиджаке на вешалке, пузырек с купоросным маслом нашел». Спросят: «А зачем ему?». Скажу: «Да злобится он что-то на машины. А уж чего хотел сделать, — я не знаю. А ключ-то я от клетки потерял!» — «А може он у тебя и ключ украл?» — спросит Петр Львович. — «Мысленное дело! — скажу, — раз пузырек, то и ключ».
Слёзы брызнули из глаз Петьки. Он повернулся бежать и крикнул:
— Я сам на тебя докажу!..
Выбежал в коридор и опомнился: хоть и шпик Чернов, а уж очень противно быть доказчиком. Юркнул Петр Три Пункта за бочки с тертой сажей, притаился. Чернов, что-то бормоча, вышел чрез открытую настежь дверь наборной на двор и, посмотрев из-под руки, закричал:
— Я тебе докажу, собачий сын!
Петька выбрался потихоньку из-за бочек и проскользнул назад, в наборную. Дверь в клетку была открыта. Три Пункта вбежал туда и спрятался за ящиком. Три Пункта услыхал шарканье ног Чернова по асфальтовому полу. Старик вернулся, затворил дверь клетки, повесил замок, вынул из кармана ключ, замкнул дверь и, что-то бормоча, ушел. Три Пункта слышал, как затворилась дверь на двор, загремел засов. В мастерской темно и тихо. Чуть рассветает. Из крана четко капает вода. Отбивает маятник. В макулатуре шуршат, пищат, возятся и шлепаются, прыгая на пол, крысы. На соборной колокольне ударил колокол к заутрене. Три Пункта заглянул в окно на двор. Чернов стоял у двери, сняв картуз, смотрел на небо и крестился; потом он накрылся, постоял, понурив голову, пошел, вернулся к двери, потоптался…
Снова загремел засов.
Три Пункта спрятался за ящик, прижимая рукой сердце: оно, казалось, хотело выпрыгнуть чрез горло из его груди.
Удерживая дыхание, мальчишка слушал шарканье шагов Чернова. Старик повозился с чем-то и направился к двери клетки, чиркнул спичкой. Три Пункта подумал, что старик догадался и вернулся его искать. Мальчишка метнулся испуганной крысой по клетке и снова за ящик: больше спрятаться негде.
Чернов открыл дверь, вошел в клетку. Три Пункта услыхал:
— Я тебе докажу!
Мальчишка увидал, что прятаться напрасно — приподнялся, чтобы ударить старика в грудь головой и убежать. Но Чернов прошел, не видя ничего, мимо ящика и встал, кряхтя, на скамейку первого линотипа. Три Пункта увидал в руке Чернова давешнюю склянку.
Старик перекрестился и приподнял крышку магазина.
Три Пункта свистнул, прыгнул к старику, сбил его со скамьи ударом головы в живот, схватил склянку с кислотой; брызнула, ладони обожгло огнем. Чернов не выпускал бутылки. И мальчик и старик повалились на пол. Хрустнуло разбитое стекло. Три Пункта вскочил и кинулся к крану, обливать руки, лицо и грудь водой. Ладони были в пузырях. Потом мальчишка бросился назад с ведром воды к Чернову. Старик стонал, валяясь и корчась на полу. На платье у него были от кислоты красные пятна. Три Пункта думал — кровь и окатил Чернова водой; побежал в конторку метранпажа к телефону; найдя в книжке номер скорой помощи, позвонил и вызвал санитарную карету.
Скорая помощь прибыла не скоро. Двери в типографию были открыты настежь. В клетке, около линотипа подняли в беспамятстве Чернова, жестоко обожженного кислотою; на полу у телефона, скорчившись в углу, привалился тоже без памяти Три Пункта — он прижал обожженные руки к груди. Истлевшая от кислоты рубашка на груди была разорвана, сожженная грудь исцарапана ногтями.
Мальчика и старика свезли в больницу… Лежали рядом, в одной палате.
Когда Петька очнулся, Чернов повернул к нему голову и заговорил примиренно:
— Петюшка! Ты на меня не держи зла. Прости. А если помнишь насчет чортика— то это я тебе наврал, что он там в машине живет мохнатый. Там чорта я не видал. Машина машина и есть. Это я тебя напугать хотел.
— Нашел чем пугать! Что я — баба старая, в чертей верить? Ладно уж — коли сам себя наказал, лежи да думай.
Ожоги от кислоты заживают медленно. Три Пункта выписался раньше Чернова. У мальчишки остались на ладонях и запястьях белые пятна и рубцы. Старик захирел от ожогов и, хотя вернулся на работу (судебное дело по просьбе хозяина типографии погасили), но все прихварывал и скоро умер. Я тогда уже уехал в Москву и до последней встречи ничего не знал о судьбе Трех Пунктов.
Мы встретились в собрании изобретателей, вспомнили, что было, и поговорили о том, что будет.
Три Пункта всецело был увлечен своим изобретением — шрифтом, понятным для всех народов мира. И вновь, горячась, убеждал меня:
— Чтобы все взглянули, прочли и молча поняли друг друга… Надо всем людям в мире найти общий язык!