Уилл понятливо проскрипел зубами, пытаясь одновременно расстегнуть пояс на штанах и удержать равновесие. Руки тряслись, пальцы словно отдавили, но зато к ногам стала постепенно возвращаться чувствительность. Увы, он не совсем успел. А еще, в столь тесном окружении деревянных стен, пусть и продуваемых почти насквозь, осознал, что чем бы не были хубарки, воняют они, должно быть, и вправду знатно.
- Ну, ты пыыытался, - прокомментировал рыжий на удивление спокойно, когда открыл дверь некоторое время спустя. Затем, не обращая внимания на вспыхнувшее огнем лицо Уилла, схватил его за шкирку и оттащил к лохани, с бесцеремонностью мародера отделив от тела раненного все, что могло отделяться, даже если отделялось оно под неприятный хруст и полные боли вопли.
- Мооорду постарайся не мооочить. Дваа разааа пришлось резать, вычищать да заааново зашивать. Хватит. Устал.
Хотелось бы Уиллу сказать, что в лохань он залез, но на деле его туда бесцеремонно забросили. Как ребенка. Правда, очень нелюбимого. Ударившись локтем о край выступа, видимо, сиденья, он успел глотнуть воды в момент, когда уже собирался было выругаться от боли, и чуть не ушел на дно. Но крепкая рука, покрытая рыжими волосками, ухватила его сзади за шею и усадила как положено. Только тогда Уилл понял, что вода исходила паром не из-за того, что была теплой. Она оказалась холодной настолько, что сжалось даже то, что, по идее, сжиматься было не должно. Испарения же порождались ядреной смесью на редкость пахучих трав. Впрочем, уже очень скоро осознал Хромой и то, что запах и прохлада были ничтожно малой платой за расслабленность и почти полное избавление от боли, которые он вскоре ощутил. Облегчение было таким сильным и неожиданным, что он чуть было не вырубился снова, удержавшись на краю сознания лишь из-за дикого ощущения голода в начавшем подвывать брюхе.
Именно голод в итоге заставил его вылезти из лохани много времени спустя, не без помощи все того же рыжего одеться в наряд с чужого плеча да вернуться в дом, откуда к тому моменту уже вкусно пахло остывающим обещанным бульоном.
Менья уже ждала их внутри. Уилл сразу понял, что это именно ее голос он слышал, прежде чем вырубиться. Мелкой да юркой, ей на вид было едва ли больше восьми. Огромные зеленые глаза на веснушчатом лице да длинные рыжие волосы явно роднили ее с отцом, а вот ростом она, видимо, пошла в мать. На фоне довольно крупного и рослого травника девчушка скорее казалась питомцем, нежели его ребенком.
- Живой! – радостно прокомментировала она. – Пап, ну я же говорила!
- Говоооорила, блоа, - улыбнулся рыжий, по отечески нежным жестом растрепав ей волосы. – А теперь кооорми, раз живой.
Уилла провели к длинному массивному деревянному столу, стоявшему чуть в стороне от центра по-настоящему огромной комнаты. Вообще этот дом куда больше походил не на жилой, а на общинный. От одной стены к другой шагов не меньше дюжины, между самыми дальними же и вовсе десятка три. Причем все это был один большой зал, не деленный на комнаты. Исключение составляли разве что два угла – за той перегородкой, где пришел в себя Хромой, да второй, дальний, где и перегородок было несколько и виднелось единственное на весь дом застекленное окно, такое же разноцветное и нарядное, как и стекляшки в ширмах. Судя по всему, закуток девочки.
Под потолком вдоль стен весели сохнущие травы да корешки, гроздья каких-то ягод и плодов, выдолбленные сухие сосуды-тыковки и разноцветные скляночки. Здесь, в центре, их запах все еще казался насыщенным, но не настолько навязчивым и густым, как в закутке.
Прямо напротив входной двери виднелся большой очаг, деливший зал на две условные половины. По правую руку от него тянулся массивный длинный стол с двумя лавками, способный вместить, пожалуй, с десяток человек. А дальше сундуки, шкафы да лавки, почти не загораживающие пространство. По левую руку было устроено что-то вроде рабочего кабинета, с письменным столом, стулом с высокой спиной, двумя массивными и грубо сделанными креслами, книжными полками. Пол и стены были укрыты гобеленами, коврами и тканями, разномастными, разноформенными и цветастыми. Никогда прежде Уиллу не доводилось видеть ничего подобного.
А тем временем его усадили на лавку, облокотив о стол и заботливо позволив умастить поудобнее все еще плохо слушавшееся искалеченное бедро. Приложившись коленом о массивную деревянную ножку, Хромой зашипел было сквозь зубы, но под тяжеловесным взглядом лекаря все же сдержался, успев сглотнуть почти вырвавшееся ругательство. Всему явно были виной эти странные штаны, слишком узкие и почти облегающие ноги, куда больше похожие на подштанники, чем на верхнюю одежду. Впрочем, судя по хозяину дома, здесь такое было в порядке вещей.