С небольшой заминкой припомнив, что теперь нужно было прополоскать рот и поклониться источнику, видимо, чтобы его поблагодарить за дарованную влагу, Дэйдра повторила то, что видела чуть раньше, краем глаза заметив, что сразу несколько членов племени одобрительно кивают чуть в стороне. Затем погрузила немного трясущиеся руки в прохладную воду и начала осторожно их отмывать. Царапинки, ранки и даже сорванный ноготь уже успели подсохнуть и начать зарубцовываться, поэтому здесь особых проблем не возникло. А вот с лицом все оказалось куда сложнее. Оно пекло, болело и чесалось, и при первом умывании, казалось, стало только хуже. К губам и носу почти невозможно было прикоснуться, но Дэйдра все же постаралась ощупать слегка припухшее лицо, чтобы понять, насколько все серьезно. Затем осторожно вымыла из носа свернувшуюся кровь. Подождала, пока вода в чаше немного не успокоится, и заглянула туда. Отражение было смутным, но от того не менее жутким. Из чаши на нее уставилось бледное пятно с темными провалами глаз, казавшимися особенно большими из-за залегших снизу глубоких теней – синяков, уродливое и совершенно не выглядевшее так, словно могло принадлежать человеку. Таким лицом вполне можно было пугать детей по вечерам, как в тех историях про Бледную Марь, которые когда-то давно рассказывала ей Нэн.
Тяжело вздохнув, Дэй перекинула через плечо мочало волос. Густые, но мягкие и тонкие, ее волосы всегда быстро запутывались, да и привыкли к бережному и заботливому обращению. В путешествии девушка заплетала их в косу, хоть и не всегда, иногда давая голове отдых, но все равно вынуждена была тщательно расчесываться каждое утро и каждый вечер, чтобы хоть как-то поддерживать их в порядке. Но сейчас о порядке не стоило и мечтать. Это было кубло, настоящее птичье гнездо, пакля, а не волосы. Безнадежно запутавшиеся, пропыленные и засаленные от пота, они поблекли и утратили всяческий вид, и Дэйдра с отчаянием поняла, что никакое мытье здесь не поможет. Но она все же попробовала, сделав основной упор на то, чтобы промыть в первую очередь почесывающуюся кожу головы. Удобнее было бы макнуть волосы прямо в чашу, но девушка подумала, что это не очень-то удачная идея, да к тому же она не была уверена, что таар не воспримут это как оскорбление, поэтому пришлось выкручиваться по другому, наскоро зачерпывая воду в ладони и поливая склоненную голову чуть в стороне от источника. Хорошо было бы обмыться и целиком – хотя из-за сломанного носа она чувствовала сейчас только сильные и резкие запахи, но все же смогла догадаться, что наверняка порядком воняет. Потом, пылью, кровью. Туника была измарана, но из-за плотной ткани и тяжелой вышивки выглядела еще вполне прилично, а вот штаны были словно сняты с струпа нищего бродяги, успевшего перед обнаружением прилично так поваляться в какой-нибудь канаве. Но племя уже ждало ее, только ее одну, и Дэйдра не осмелилась даже заикнуться о подобном, поспешно встав и прижав к себе приятно наполненный бурдюк.
***
И этой и следующей ночью Дэйдра снова ночевала в шатре у телеги с мертвыми. За все это время она обменялась с таар разве что парой слов, но никто из них, похоже, не испытывал никакой неловкости по этому поводу. Как-то так странно сложилось, что она даже не спросила имени той, что ее спасла, хотя и смогла чуть больше узнать о ней самой.
Шатер этой таар и вправду был немного другим. Более просторный и высокий, он позволял не только спать внутри, свернувшись клубком, но даже вести – хоть и сидя, по крайней мере самой Дэй – какой-никакой простой быт. После легкого, но на удивление сытного ужина, таар неспешно, одно за другим, снимала те свои украшения, которые были достаточно большими и массивными, слишком длинными или неудобными для сна, отстегивала пояс с целой грудой самых разных вещиц, доставала из одного из многочисленных кошелей – мешочков то шерсть, то тонкие кожаные ремешки, то бусины, и начинала из них что-то плести. Реже просто сидела неподвижно, подвернув под себя ноги, выпрямив спину, закрыв глаза и что-то без слов мыча себе под нос. По это пение Дэйдре засыпалось на удивление хорошо. Словно этот низкий, очень мелодичный голос касался самого ее нутра, чего-то мягкого и теплого в районе солнечного сплетения, наполняя это место – а из него и все тело – приятным успокоением и расслабленностью. А если таар в этот момент открывала глаза, Дэй обнаруживала, как сильно расширялись ее зрачки, почти заполняя пространство светящихся во тьме зеленых радужек.