***
Они прибыли на место уже ближе к вечеру. Дэйдра не была уверена, что это те же самые холмы, через которые несла ее обезумевшая лошадь, но они казались настолько похожими, что ее сердце само собой дрогнуло и сжалось.
Степь здесь неуловимо менялась. Длинные синие с серебром стебли травы почти пропали, уступив место густому короткому темно-зеленому ежику растительности, из которого вместо редких цветов торчали к небесам не менее редкие сухие деревца. Сами холмы были не очень высокими – наибольший едва ли на ладонь превышал рост Дэйдры – но очень уж схожими между собой, словно бы созданными под одну мерку. Время от времени восточный ветер приносил издалека прохладный запах большой воды, и Дэй припомнила, что где-то там должен был находиться залив Клинок.
Племя разделилось. Кто-то начал раскапывать вершину одного из холмов, кто-то рассредоточился по всей местности, явно выполняя какие-то поручения, кто-то собирал хворост. Растерявшись и не зная, чем себя занять, Дэйдра отошла чуть в сторонку, чтобы не мешать, и уселась прямо на траву, обхватив колени руками. Она была готова помочь, если бы кто-нибудь попросил ее об этом, но на нее не обращали внимания, и со временем она почти полностью погрузилась в свои мысли.
Если она правильно помнила карту, то южные холмы Диких Земель – а она была почти уверена, что до северных они так и не добрались – тянулись цепочкой вниз, выходя почти к самым границам Гахард’Эха. Если двигаться строго на юг, ориентируясь по ним, через пару дней она вполне смогла бы выйти из степи, но… Куда дальше? Домой вернуться было решительно невозможно, в Эльдре и Гахард’Эхе ее никто не ждал, а любое другое место, кроме, разве что, Взморья, почти наверняка гарантировало неприятную встречу с фриэддорскими фанатиками, уже наверняка открывшими за ней охоту. Не зря ведь барон Дриэн так спешил с заключением этого брака.
На миг Дэй подумалось о том, что то нападение могло быть делом рук святош, но тут же отказалась от этой мысли. Это определенно был не их стиль. Если бы на отряд Шэйхарда напали Орденские Рыцари, то они сделали бы это так, чтобы не только жертвы, но и все вокруг точно знали, кто и по какой причине это делает. В конце концов, поимка ведьмы была святым долгом и почетной обязанностью, за которую их наверняка наградят. На миг перед внутренним взором девушки вспыхнуло видение ее собственной отрубленной головы в мешке, пристегнутом к седлу какого-нибудь гордого собой рыцаря. Она бы не удивилась, если бы эту голову достали и, держа за волосы, пронесли бы по центральным улицам и площадям Святого Города как Зимний Путевой Фонарь Саллега.
Итак, оставалось лишь Взморье, и… Вотчина Шэйхарда. Вот только оба варианта казались разве что совсем чуть-чуть лучше, чем остальные. Если слухи не врали, то на Взморье нечего было и соваться без денег – хотя умей она рукодельничать или вкусно готовить, или хотя бы даже исцелять либо владеть оружием, было бы намного проще – а в имении ныне покойного мужа ее вряд ли ждали с распростертыми объятьями. Она слышала, как и сам Шэйхард, и кто-то из его людей несколько раз обмолвились, что он был бастардом. А жена бастарда, уж тем более бездетная, наверняка будет иметь положение даже худшее, чем члены младших вассальных семей, а то и вовсе – чем близкая баронской семье прислуга.
На короткий миг девушкой овладело сожаление, что она не погибла там, во время нападения на отряд. Это бы значительно все упростило. И для нее самой, и для… отца, и для Шэйхардов. Эта мысль заставила ее внутреннюю тьму снова шевельнуться, словно бы пробуждаясь ото сна, и, боясь саму себя, девушка встала, не без труда выпрямляя ноющие, хоть и уже чуть меньше, чем прежде, ноги.
Как раз вовремя, чтобы оказаться лицом к лицу с той, что спасла ее.
- Я исссскала тебя, - сказала таар. – Пойдем ссссо мной.
Дэй послушно последовала за ней. Ее спасительница остановилась в десятке шагов от нового центра будущего лагеря – к частью, теперь не телеги, а того, что грозило в скором времени перерасти в действительно крупный костер – и, расстегнув широкий пояс, скинула с себя плащ, явно собираясь установить шатер. Только сейчас, в ярком предвечернем свете Дэйдра получила возможность нормально рассмотреть то, что крылось под ним. Оказалось, что таар одета в платье без рукавов, обнажавшее ее покрытые узорами руки. Это напоминало плетения шрамов, но, вполне возможно, такой сама по себе была кожа членов этого племени.
Помогая установить шатер, Дэй не без интереса разглядывала наряд, больше всего напоминавший узкую и длинную полоску легкой, почти полупрозрачной ткани, в центре которой, казалось, сделали круглую прорезь для головы. Края, чтобы скрыть обнаженное тело, накладывались друг на друга нахлестом по бокам, и фиксировались тонким ажурным пояском сложной и удивительно красивой работы. Выполненный из серебра, поясок в точности воспроизводил цветы и листву, виденные Дэйдрой в глубинах степи, словно бы собранных в венок, и от него вниз тянулись цепочки, подхватывающие и вздымающие вверх нижние уголки подола платья. Сверху, у горловины, под колье-ошейником, ткань была бледно-голубой, словно утренние небеса, но чем ниже, тем темнее и насыщеннее становился цвет, пока, наконец, где-то в районе бедер к синему не начинал приплетаться золотисто-розовый, к низу сначала переходивший в цвет заходящего солнца, а затем и вечернего неба. Дэйдра не сразу поняла, что странный нахлест и подвернутые вверх концы подола заставляли платье в итоге выглядеть скорее как перевернутый вниз бутон элегантного и необычного цветка. Цветка, расцветшего на жестком и колючем стебле серого тела таар.