Велир воспринял новость стоически. Сейчас он и сам не до конца осознавал, действительно ли он оказался уже готов расстаться со своим кораблем, домом и по совместительству лучшим другом за сотню золотых драэнов, или его просто еще не до конца отпустило ледяное оцепенение вод Змеиного моря. В любом случае то, что произошло, уже не изменить. Поэтому он лишь продолжил спокойно стоять у руля, закутанный в свое и чье-то чужое одеяло по самые уши. Шэйхард выглядел ничуть не лучше. Его рыжие волосы словно поблекли, а прежде румяно-розоватая кожа приобрела болезненный сероватый оттенок. Кто-то из воинов барона даже шептался, что они с гномом теперь прокляты, и сам Велир вряд ли был уверен, что это не так. Но не похоже, что Шэйхарда это хоть сколько-то волновало.
Больше всего страдал Годвин, и семи пядей во лбу иметь не нужно, чтобы понять, как он казнит себя за проявленную в роковой момент трусость. Гном даже почти ощутил к нему что-то вроде сочувствия, но это был очень краткий и не очень убедительный миг, который исчез так же молниеносно, как и появился.
Немного странным казалось то, как реагировали друг на друга лошади. Та, что выпала за борт, стояла теперь осторонь, и Велир был почти уверен, что до поездки на «Ларимаре» она имела дымчато-серый окрас. Сейчас цвет ее шерсти куда точнее описывался даже не как белый, а как бесповоротно седой. Два других скакуна косились на товарку с некоторой опаской, то и дело фыркая и тревожно переступая с ноги на ногу.
Имелись и потери. Тот из людей барона, что получил копытами в грудь, захлебнулся, когда аак набрал воды при очередном крене. Шэйхард отказался похоронить его в море, и теперь тело покоилось у борта, завернутое в одеяло и опоясанное дикой смесью из оборванных поводьев и корабельных канатов. И это тоже не добавляло веселья и без того впавшим в уныние мужчинам. Хотя, по мнению Велира, они еще легко отделались.
Из-за того, что они так и не дотянули до берегов сигрульских земель, где, насколько помнил гном, еще сохранилась древняя пристань, пришлось загонять «Ларимара» на глубокую мель. С неохотой люди барона спускались за борт, погружаясь в ледяную воду по пояс, передавая друг другу поклажу и вынося на берег тело их погибшего сотоварища. С лошадьми оказалось еще сложнее - те настолько настойчиво отказывались сходить с палубы аака, что пришлось буквально спихивать их за борт. Всех, кроме седой. Ее барон велел пока не трогать.
Шэйхард, остававшийся на корабле до самой последней минуты, подошел к замершему у руля гному и бросил Велиру кошель со второй половиной обещанной платы.
- Вот, держи. Ты славно постарался, хард. Здесь даже немного больше, чем я обещал, - Ненадолго замешкавшись, он продолжил. - Я лишил тебя деревянного коня, и хочу подарить вместо него настоящего. Если ты, конечно, его возьмешь. Не сомневайся, это славная кобылка, молодая и выносливая, без подвоха. Сдается мне, после вчерашнего между вами двумя установилась особая связь...
Велир промолчал, одаривая барона серьезным взглядом темных, внимательных и очень усталых глаз.
Шэйхард понимающе кивнул.
- Ладно. Пойду. Но если тебе захочется найти себе дом - знай, тебя с радостью примут в Драддене, моем родовом имении. Лично я буду горд иметь на своей стороне настолько отважного мужа.
И, хлопнув гнома, вновь выросшего до уважительного «харда», по плечу, он последовал за своими людьми.
Велир перевел взгляд на смиренно ожидающую своей участи седую конягу. Ему вдруг пришло в голову, что он точно знает, какое имя ей даст.
Тэйде.
«Выжившая».
Глава 3
Фриэд Дор
42 день 879 года от Падения Триумвирата
Теплые солнечные лучи заливали просторную комнату топленым золотом. Рабочий кабинет архонта Сафир пребывал в блаженном покое, словно время в нем остановилось, подвластное воле королевы-солнца. Алые стяги на каменных стенах поблескивали нитями безупречного шитья, мягкий ковер под ногами скрадывал шаги, массивный дубовый стол ломился от развернутых карт, раскрытых книг и вскрытой корреспонденции.
Однако сама Сафир Фабер казалась чужеродной этому привычному спокойствию. Архонт молча восседала на своем кресле, прикрыв глаза растопыренной пятерней упертой в подлокотник кресла левой руки. Ее белоснежные волосы с легким янтарным оттенком длинными локонами спадали вниз, обрамляя похудевшее, но все еще прекрасное лицо. Она казалась застывшей и лишенной жизни, но только лишь на первый взгляд. Даже со своего места Ноа видела раздраженно сжатые губы своей повелительницы. Пальцы второй руки, с усилием вцепившиеся в подлокотник кресла. Ее напряженное, словно натянутая тетива, точеное тело, облаченное в золотую струящуюся ткань, выгодно подчеркивающую легкую кольчугу, с которой архонт не расставалась никогда, даже, вполне может быть, и в опочивальне, и остальные элементы доспешного комплекта.