- Альтаэль учить, что убивать нужно так, чтобы жертва не испытывать мук и страданий. Что убивать нужно тогда, когда ты голоден или защищать себя или близких. И что если ты, не знать, но убить мать, ты должен позаботиться о ее детях. Племя не должно умереть. Ни двуногое, не четвероногое.
Ноа одобрительно кивнула, под плащом скрещивая руки на груди и засовывая ладони под подмышки.
- Этьен был первым рыцарем, защищавшим воплощения Божественных Близнецов, сошедших на землю. Он очень любил Божественную Сестру, но ни разу в жизни даже не прикоснулся к ней. Он погиб с честью, защищая Ее, - сказала она.
- Почему не прикоснуться? – недоуменно обернулся к ней Лиашэс.
- Воплощениям Божественных Близнецов негоже осквернять себя телесной любовью.
- Почему?
- Потому что их удел – любовь духовная, сестринско-братская, как друг к другу, так и к нам всем, - женщина помолчала, вдруг решив выдать нечто, за что в прежние времена вполне могла бы схлопотать розгой по рукам. - Да и никто кроме них самих не достоин их касаться.
- Тогда они должны любить друг друга.
Ноа фыркнула.
- Кровосмешение это грех, строго наказуемый церковью.
- Крово…мешание?
- Когда брат с сестрой, отец с дочерью, сын с матерью… У вас такое не карается?
- Ааа… Шимхаим. Вырождаться. Нельзя. Племя умрет.
«Но ведь если без детей, то можно?» - прозвучал в голове казалось бы уже давно забытый голос. Голос той, что погибла на Ледяных Пустошах многие годы назад. Сколько ей тогда было? Четырнадцать? Пятнадцать? Может быть даже хорошо, что ее разорвали дикие твари, а не услышал Джи де Мюле. Иначе все закончилось бы куда печальнее.
Ноа внезапно посерьезнела.
Некогда де Мюле был защитником Ее Преосвященства, даже большим, чем сама Волчица. Интересно, когда все изменилось?
Перед ее внутренним взором возникло улыбающееся юное лицо, обрамленное гривой черных густых волос, вечно торчащих в сторону, буйных и непокорных, как и их владелец. Не красивое, но по-своему притягательное. Но вскоре его сменил куда более привычный образ – строгий, сдержанный, закрытый, ледяной, как пески Пустоши. Он никогда не был особенно хорошим воином, но являлся замечательным стратегом и верным другом. Когда он стал таким, когда начал быть врагом Ее Преосвященства?
На мгновение Ноа показалось, что вместо короткого меча Золотой Рыцарь держит в руках гневно взлетевшую вверх нить молитвенных четок. Глупость, конечно. Подумалось, что Этьен и Альтаэль вполне смогли бы найти общий язык, даже в том, что касалось уничтожения тварей Утриэна. А вот де Мюле… Перед внутренним взглядом женщины предстала картина яростно полыхающего леса, в которой ужасной смертью погибают не только жуткие порождения магии или остроухие дикари, но и совершенно безобидные творения Божественных Близнецов. Видение абстрактных бегущих прочь белочек и оленей вдруг сменилось попавшим в огненную ловушку, бестолково мечущимся Тенью, и Ноа до боли сжала зубы. Затем перевернулась на другой бок, накидывая капюшон на голову и вжимая лицо в слегка влажноватую, теплую шерсть, тут же защекотавшую нос и губы.
Лиашэс оказался послушным ребенком. Разбудил ее ровно тогда, когда ночь только преломила свой ход, чтобы начать постепенно уступать землю солнцу. Как и было велено. Без лишних слов свернулся клубком у костра, почти воткнув в него изношенные сапоги, и мгновенно уснул. Подняв с земли плащ мертвеца, Ноа приблизилась к эльфу и вдруг застыла прямо над ним, почти бессознательно касаясь рукой навершия на рукояти меча.
Да, выглядел он как ребенок, мальчишка, только входящий в пору настоящей юности. Но все же этот ребенок владел незапечатанным проклятым магическим даром. Этот ребенок читал дурные книги и знал явно больше, чем следовало бы. А еще этот ребенок обладал слишком сильной волей. Достаточной для того, чтобы найти иной путь, если Ноа все же откажется обучить его Вхождению.
Это не приведет ни к чему хорошему.
Определенно не приведет. И даже наверняка может многое усугубить.
Меч начал мучительно медленно и совершенно беззвучно покидать ножны, зловеще отражая блики костра.
Драшассы, или как их там, используют монстров, чтобы травить и грабить таких же, как они сами. Но что, если найдется кто-то, чьим амбициям станет тесно в Утриэне? Как быстро остальные поймут, что паломники и торговцы, проходящие по тем землям, исчезают не из-за степняков или иных бед? Как скоро опытные рыцари смогут прийти на помощь жителям приграничных поселений Сигрула? Гахард’Эха? Справятся ли они с тем, что может их ожидать?