— Заметил, заметил. Бери шприцы и вводи тяжелым кофеин, камфару. А я пока капельницу налажу. Остальных промывать, сифонить. Жаль активированного угля мало.
— Думаете, отравление?
— Почти уверен. Почти…
— Чем?
— Возможно, рыбой.
— А вместо активированного угля что сойдет?
— Сбитый яичный белок.
Вернулся старпом. Вид у него был мрачный. Вслед за старпомом в столовую прошмыгнул стюард.
— Слышь, м-малый, — спросил у него Трыков, — у вас в провизионке эти… ко-коки есть?
— Ко-ки? — с изумлением переспросил стюард.
— Ни бум-бум. Яйка, курка…
— Вы уж на эсперанто бы шпарили, Трыков. Все-таки международный язык. Мухамед, — обратился старпом к стюарду на английском, — есть на судне куриные яйца?
— О да, сэр, — рожица стюарда просияла.
Стюард побежал разыскивать яйца. Когда дверь за ним захлопнулась, старпом сказал:
— В машинном отделении еще четверо. Ничего, шевелятся. Одному мне их не дотащить. А как эти?
— Пока трудно сказать, — пожал плечами Кленкин. Коротко взглянул на старпома. Тот был бледен.
«А что, ситуация необычная. Это не шторм, не авария. Такое с непривычки пострашнее…»
— Док, ты готов доложить капитану?
— Минут через двадцать. Закончу вот с тяжелыми. Да и тех четверых посмотреть нужно.
— Режь, коли́ — твое дело. Но капитан там на ушах стоит. — Он вдруг прислушался.
Кто-то брел по коридору, шаря руками по стенам.
Старпом распахнул дверь, посветил фонарем.
В дверном проеме возник плотный, пожилой человек. Темное, с запавшими глазами лицо, седая шотландская бородка. Он с изумлением уставился на Кленкина, перевел взгляд на больных, лежащих на матрацах.
— Кто вы, господа? — спросил он по-английски.
— Русские. Пароход «Солза». Оказываем вам помощь. А вы?
— Бауэр. Механик.
— Почему мы не нашли вас в каюте? — удивился старпом.
Механик усмехнулся.
— Я валялся в ванной. Меня вывернуло наизнанку. Проклятая рыба.
— Проходите, доктор вас посмотрит.
— Я уже ничего, только туман перед глазами. Дайте воды.
«Черт возьми, а ведь я понимаю, о чем они говорят. С перепугу, что ли? — с удивлением подумал Кленкин. — Значит, не зря я вечерами учил английский».
Он налил механику воды в пластмассовый стаканчик.
Механик хлебнул и, выпучив глаза, прохрипел:
— Вы спятили? Это кипяток. Я обжог глотку.
— Кипяток? — удивился старпом. — Откуда у вас кипяток, док?
— Вода холодная. Ему кажется. Симптом отравления.
Старпом похлопал механика по плечу.
— Пейте. Доктор быстро поставит вас на ноги. Нужно попытаться включить вспомогательный двигатель, дать электричество на рефрижераторы и кондиционеры. Без вас нам не справиться.
— А где капитан?
Старпом пожал плечами.
— Понятно. Эта скотина, конечно, пьян. Дайте мне полежать минут десять… После того как я съел эту проклятую рыбу, у меня сразу онемел язык.
Механик тяжело опустился на матрац, лег, закрыл глаза.
17
Это был не страх, а скорее ощущение постыдной неуверенности в себе. Каменецкий испытывал его всякий раз, когда у него что-то не получалось или он терял контроль над ситуацией.
Еще курсантом мореходки он знал, что обязательно станет капитаном, и потому, когда его однокурсники отправлялись на танцы, он зубрил морское право и английский.
Капитан должен в совершенстве владеть английским, а лучше еще французским или немецким. Морское право он тоже должен знать и всякие там коммерческие штучки-дрючки.
Он шел точно по курсу. Жизнь лишь иногда отклоняла его от цели, и тогда он ложился в дрейф, как судно, потерявшее ход.
В первый раз заколодило во время учебного плавания на парусной баркентине. Выяснилось, что курсант Каменецкий боится высоты. Это было крайне неприятно, словно он обнаружил в своем совершенном, хорошо тренированном теле какое-то скрытое уродство. Нужно было срочно избавляться от страха и так, чтобы никто ничего не заметил. Он попросил, чтобы на вахту его ставили с четырех до восьми утра, в самое гнусное время. Потому охотников поменяться с ним было сколько угодно.
С той поры в памяти сохранился тревожный свет белых ночей, влажные от росы ванты и ощущение надвигающегося ужаса. По мере того, как, перебирая вялыми ногами, он поднимался по вантам, а палуба уходила вниз, от ощущения бездны под ногами леденел затылок.