В свои семь лет я находился на таком дне жизненного колодца, что хуже обстоятельств и вообразить себе было невозможно, а потому все, что могло случиться дальше, просто не могло быть хуже, чем тогда, а это несколько обнадеживало и означало прогресс в делах. Какой – никакой, но прогресс. И это в некоторой степени придавало мне мужества, а потому мысль о самоубийстве как-то не приходила в голову.
Но знай я на тот момент насколько ошибался в своих оценках, то… наверное, все могло бы повернуться по-другому и рука бы не дрогнула.
Вспоминая прошедшие дни, совершенно точно могу сказать, что почти все наши мечты и желания на тот момент были про дождь, чтобы он прекратился раз и навсегда.
Потому что пять серых, однообразных дождливых дней превращают мальчишку-попрошайку в мальчишку-вора.
И так уж получалось, что даже сама Природа была против таких, как я, кто и без её помощи все время находился на грани между жизнью и голодной смертью.
Летом, когда устанавливалась хорошая погода, когда все идут по улицам расслабленные, довольные, спокойные, в такое время выпросить монетку не представляло труда, а также от жары и чувство голода немного притуплялось, но с приходом зимы, мало того, что и милостыни никто не подаст, так еще от холода голод становился просто волчьим.
Поэтому иногда приходилось и подворовывать. Что тут поделаешь?..
Но, лично мне, воровать не нравилось, и не потому, что имею что-то против, какие-то особенные причины, а по одной единственной причине: это слишком опасно.
И именно тогда, когда мы промышляли воровством, мы и познакомились с Абигаил Анайя.
Можете представить себе?! Он был старше нас на пару лет, но уже воровал по-взрослому, но самое главное – у него были и имя, и фамилия. Настоящее имя и настоящая фамилия.
Рамиро был Рамиро, я – Чико, и почти все, кто крутился с нами на улице, откликались либо на какое-нибудь прозвище, либо по имени, но его имя и фамилия – Абигаил Анайя, были прописаны в метрической книге и это в нашем понимании была невиданная редкость, а потому он требовал, чтобы к нему обращались не иначе, как по имени и фамилии, а по-другому он не реагировал вовсе и не отвечал.
И про это знали все.
Следует отметить, что в воровском деле он преуспел, потому что никто иной, но именно его отец показал ему основы этого «ремесла». И нам наконец-то повезло, поскольку в то время старика как раз упрятали за решетку и Абигаил искал кто бы у него поработал «приманкой», как когда-то он сам делал, орудуя вместе со своим папашей.
Все происходило в соответствии с простым сценарием: Рамиро и я отвлекали внимание сотрудников магазина, а он тем временем заканчивал «работу». И в этом он был настоящим мастером.
Он всегда был одет аккуратно, во все чистое, на ногах ботиночки, а на плечах желтый не промокаемый плащ. В магазин он входил с выражением мальчика-паиньки, в руках держал список того, что якобы послала купить его мама. Он останавливался около кассы и терпеливо ждал своей очереди, помогал престарелым сеньорам выносить пакеты и выкатывать тележки.
И в этот момент в магазин врывались мы с Рамиро, такие грязные, такие вонючие, с глазами дикими и голодными, готовые схватить любую колбасу или кусок хлеба, что подвернутся под руку. Все внимание, конечно же, обращалось в нашу сторону, и, не смотря на наши отчаянные протесты и вопли, что «нам нечего есть», все дружно кидались выпроводить нас вон из магазина, и в это время, воспользовавшись общей суматохой, Абигаил хватал, что ему приглянулось и исчезал будто по волшебству.
Лично я никогда не мог понять, как это у него получалось. То он сидел где, например, сидите вы, а потом вдруг раз!.. И через секунду его уже нигде не было или возникал неизвестно откуда, когда его никто и не ждал вовсе.
Добытое мы потом делили на четыре части: две доставались ему, а оставшиеся две были наши с Рамирой. И это было справедливо, потому что если нам и доставались пинки и подзатыльники, то в случае, если бы Абигаил попался с наворованным, его немедленно отправили в Сесквиле, откуда, скорее всего, он вышел бы измордованный и со сломанными пальцами.
Мы были детьми и ни у кого не было ни малейшего права ни задерживать нас, ни отсылать куда-нибудь за решетку, а потому единственное, что могли с нами сделать – это избить до полусмерти, чтобы раз и навсегда отбить охоту воровать. Но, действуя таким жестоким образом, они всё равно не могли заглушить в нас чувство голода, а голод всегда побеждает страх перед побоями.
И можете не сомневаться сеньор, что если и существует что-то более ужасное, чем полицейский вооруженный дубинкой и готовый переломать тебе ребра – это чувство голода, что начинается в желудке, где-то сверху, под ложечкой, а затем расползается и доводит тебя почти до судорог, и вот тогда начинаешь понимать, что под вопросом уже находится всё твоё существование, твоя жизнь, какой бы она не была на тот момент.