— Татуировку? — испуганно повторила она. — Поверх метки?
Он тут же сжал зубы.
— Ты же не думала, что я захочу оставить это уродливое клеймо на своей руке до конца жизни?
У нее закружилась голова: прежде они никогда не затрагивали тему войны, а тут Малфой сам упомянул свое прошлое, причем в такой небрежной манере.
— О, Грейнджер, прекращай, — фыркнул он. — Да-да, большой злой Пожиратель Смерти. Думай, что хочешь.
С трудом закрыв рот, Гермиона направила все усилия на то, чтобы ни о чем не думать, тем более что Малфой уставился на нее своими серыми глазами, будто провоцируя. Наконец она пробежалась взглядом по пергаменту и тихонько сказала:
— Мне нравится вот этот. Не то чтобы мое мнение что-то значило, но у тебя большой талант.
Увидев, куда она ткнула пальцем, Малфой удивленно распахнул глаза: Грейнджер указывала на темную метку, тонущую в цветах.
— Нарциссы. В честь моей мамы.
Гермиону вдруг охватило нечто, похожее на жалость. Может, она его недооценила? Может, Малфой оказался такой же жертвой, как и все остальные? Жертвой обстоятельств, которые он не в силах был контролировать?
Она заметила, как крепко Малфой сжал ручку, но промолчала. И, прежде чем вернуться на место, прошептала:
— Эти цветы… они прекрасны.
Но Малфой с обезоруживающей легкомысленностью протянул:
— Ты ошибаешься. Я знал, на что иду, когда вступал в войну, — по крайней мере, мне так казалось. Мы принимаем решения, и за последствия этих решений отвечаем тоже мы. Так что я, как мне все говорят, «заслуживаю Азкабана».
Было в его лице что-то… строгое, но при этом молящее.
— Не совсем так. Иногда принятые нами решения — вынужденные. Ты сделал то, что посчитал нужным, чтобы уберечь свою семью. Не думаю, что за такое нужно бросать в тюрьму, особенно таких заблудших, как ты.
Его глаза вдруг потемнели, но Гермиона никак не могла заставить себя отвести взгляд: ей все казалось, что он либо бросится на нее, либо выскочит из комнаты. Но вместо этого Малфой, отвернувшись, хихикнул:
— «Заблудших». Отличное слово, Грейнджер. Ты всегда ищешь в людях хорошее, даже в тех, кто этого не заслуживает.
— Это не так, — высоко подняв голову, возразила она.
— Но это не недостаток. Просто для меня эта твоя черта… непривычна.
— Может, тебе самому нужно, чтобы в тебе разглядели хорошее.
Слова сорвались с языка прежде, чем Гермиона успела подумать. Впрочем, какая разница, если он все равно прочёл бы их в ее мыслях.
— Полагаю, разглядывать будешь ты? — Малфой ухмыльнулся, убирая рисунки в сторону.
— Я не вижу других добровольцев, — цокнула языком она.
Одарив ее долгим взглядом, Малфой сначала открыл рот, чтобы что-то сказать, потом закрыл.
— Без разницы. Кстати, ты опять бубнишь.
Гермиону пронзило разочарование: Малфой в одно мгновение разрушил этот маленький момент доверия, возможно, никогда прежде с ними не случавшийся. Ей представлялась стальная крепость, которую Малфой возвел внутри себя — огромный механизм, помогающий держать оборону.
Услышав ее мысли, Драко усмехнулся:
— В этом я настоящий эксперт.
Гермиона, покраснев, вернулась к своим записям.
*
Малфой упоминал, что действие зелья продлится не день и не два, поэтому на следующий день Гермиона с ужасом ожидала, когда же на нее обрушится его мыслительный поток. Но после их странной беседы накануне Малфой продолжал удерживать непробиваемый окклюменционный щит, оставив Гермиону по другую сторону.
Будучи в бегах с Гарри и Роном, она так и не нашла времени на упражнения в легилименции и окклюменции, о чем теперь сильно жалела.
Малфой встретился ей в коридорах министерства, хотя обычно другие студенты и наставники пересекались только после занятий или во время обеда.
— Доброе утро, — сказал он с озорным огоньком в глазах.
— Здравствуй, — Гермиона кивнула. Нечто глубокое, личное, проскользнувшее во вчерашнем разговоре, теперь тревожило ее.
— Мы всегда можем поделиться чем-то личным, — усмехнулся Малфой и придержал ей дверь в класс.
— Прекрати превращать все мои мысли в грязные намеки, — отрезала она. — Я вообще предпочла бы, чтобы ты не совал свой нос куда не следует. Свои мысли ты мне читать не даешь.
Бросив сумку на стол, Малфой принялся выкладывать оттуда пергамент и ручки.
— Тогда теперь я для тебя открытая книга. Хотя ты наверняка об этом пожалеешь.
— Делай, что хочешь, — выдавила Гермиона, чувствуя, что губы невольно складываются в улыбку. — По крайней мере, мы будем на равных.
Он так взглянул на нее, что Гермиона почувствовала, как внутри все сжалось от сдерживаемого желания.
— Ну, раз ты уверена, что сможешь сдержаться… — рассмеялся он. — А мое предложение все еще в силе — на случай, если ты все-таки пожелаешь предаться плотским утехам. Кто бы мог подумать, что ты контролируешь себя лучше, чем я.
— Меня это не интересует, — сказала Гермиона, причем куда громче, чем следовало.
— Кстати, — Малфой прикусил нижнюю губу, сдерживая усмешку, — мне следует извиниться. Я дал тебе поверить, что меня волнует только твое тело. Хотя, — тут он понизил голос, и у Гермионы по спине пробежали мурашки, — твой блестящий ум привлекает не меньше.
Она вдруг поняла, что стоит к Малфою непростительно близко, тем более при подобных обстоятельствах, но не смогла сдвинуться с места.
— Вчера ты заявил, что мой разум тебя утомляет.
— Черт побери, это правда: не могу дождаться, когда действие зелья кончится. Но вот твой подход к жизни, твое мировоззрение… — Его глаза горели. — Ты другая, а еще чертовски умная. Меня это заводит.
К ее щекам вновь прилила краска.
— Малфой, — процедила Гермиона, — почему ты это делаешь?
— Потому, — протянул он и вдруг убрал челку от ее лица. — Ты же не хочешь, чтобы я скрывал свои мысли.
— Было бы чудесно, если бы ты сдержал себя и не думал обо мне в сексуальном плане, — выдавила Гермиона.
— И что еще мне следует делать до конца дня? — посмеиваясь, спросил Драко.
— Сосредоточиться на учебе, — чтобы увеличить расстояние между ними, Гермиона отвела взгляд. Слишком близко, слишком неловко…
Своими усмешками Малфой снова прервал ход ее мыслей.
Их разумы слились, и Гермиона вдруг заметила, что чувствует разницу между словами, сказанными вслух и про себя, даже если не видит, двигаются его губы или нет.
Ты не пожалеешь, Грейнджер.
Она позволила себе вновь взглянуть на него, а после намеренно показала одну из своих мыслей. Влечение не отменяет многолетней вражды.
А как насчет страсти?
Малфой стоял перед ней, уперевшись руками в разделявший их стол, с челкой, упавшей на глаза. На фоне его уверенности ее собственные мысли были едва слышны.