– Разумеется, совсем не мало. А Емелин, не сказал, где эдак провонялся-то?
– Да нет. На пол гад положил свой пистолет такой же, непомерно как и сам вонючий, и ушел. Я в керосине после ночь держал ПМ, никак иначе не поставить в пирамиду было.
– Хорошо. О разговоре нашем не болтай и номера сличай мне.
– Есть! – ответил Зачепило кратко и расстались офицеры тихо.
Рассуждая по дороге к штабу, особист про коньячок вдруг вспомнил, в кабинете что томился в сейфе, и к нему пошел, предельно ясно разобравшись, кто виновник вони, столь наделавшей беды в квартире. До конца уже совсем не сложно, до деталей разобраться было.
Вот и штаб. Второй этаж. Отдел вот полковой, да не простой – особый. Только что это!? Печать на двери без веревочки. За ручку дернул. Изнутри закрыта дверь. Ну что же, отомкнул чекист, вошел и видит Сашу спящего. Клубком свернувшись, почивает на диване сладко.
«Вот и кстати, – про себя отметил особист, – ключи как раз с печатью заберу, а то, не дай Всевышний, потеряет алкашина хренов». Но будить сперва не стал: сначала остограммиться решил и к сейфу на носках посеменил тихонько. Приоткрыл железный ящик мощный и рюмашку коньяка прихлопнул. Дело ясное, увидеть это почивающий не мог. Оно и хорошо: зачем соблазн ненужный.
Сейф закрыл потом, не хлопнув дверцей осторожно Александр Петрович, и за письменным столом уселся. Дело личное Алеши после пред собою положил, и начал изучать его, и где-то добрых полчаса на то потратил дело. Ничего не отыскал такого, что могло бы бросить тень хоть как-то. Ничего. И стал смотреть на фото офицера на двенадцать девять. И отметил: «КрасавЕц мужчина! Чем-то смахивает очень даже на меня в далеком прошлом, правда».
Тут проснулся особист Сашуля:
– Извините, Александр Петрович, – встал с дивана, – я зашел печать вот и ключи отдать, – невнятно очень пробурчал скороговоркой глупой. – И нечаянно приснул, представьте, ночь проспал и даже дня прилично прихватил еще, хотя был трезвый – в рот не брал хотя дурдома после.
– Замечательно, давай-ка, Саша, и ключи, и к ним печать, а то уж из дивизии вчера звонили.
– Понимаю, – сделав вздох глубокий, вынул бывший особист смиренно из кармана брюк ключи с печатью. Протянул. – Вот, Александр Петрович!
Балалайкин связку взял, и сунул в сейф скорей ее, а после дело Леши личное хотел захлопнуть, что лежало на столе, однако, подошедший в тот момент Сашуля, вдруг вчерашнего увидев глюка, неожиданно пунцом налился. Балалайкин то набитым глазом, разумеется, сумел заметить.
– Узнаешь? – спросил, на что Сашуля, улыбнувшись очень грустно как-то:
– Ну, а как же? Узнаю! – ответил. – Как же глюка не узнать возможно, бегал голым что вчера у штаба.
– Что за глюк?
– Я, Александр Петрович, недолеченный, видать. Вчера вот в кабинет зашел, в окошко глянул: голый мчится лейтенант вот этот и, что главное, говном облитый. Волочится словно хвост веревка по земле, обмотан был которой. И еще бегут гурьбою, вижу, разъяренной технари галопом, вслед за ним, поймать желая, явно. Я глаза закрыл в испуге жутком: это чувствую болезнь проказит недолеченная. Ну и снова, как открыл глаза, обратно вижу глюка этого: уже он чистый, как ошпаренный, назад несется и веревку за собой не тянет. Я зажмуриваюсь, значит, снова и Всевышнего зову на помощь. Бесполезно. Открываю только вновь глаза, а этот глюк обратно с пистолетом негодяй несется. Реагировать не стал я больше на жестокие плоды горячки. Перепуганный, гляжу в окошко, а глючок туда-сюда-обратно. Испугался я, прижух, боясь, что тронусь начисто умом последним. И заснул вот в кабинете вашем.
Подполковник сделал вдох тяжелый, почесал себя за ухом левым и, сочувствуя, сказал коллеге:
– Да, плохи твои дела, Сашуля. Но держись, мой друг, крепись. Со змием ты теперь повремени, с зеленым и глядишь оно: ума здоровье постепенно возвратится снова. А сейчас прости, идти мне надо, много дел. Тяну две части сразу. За тебя вот конопачусь тоже, а замены, понимаешь, нету.
Понял бывший особист, что это избавляются культурно-мило от него и, тяжело вздохнувши, не спеша пошел, смакуя горе, на прощание кивнув лишь только.
Балалайкин же захлопнув дело, обождав чуть, за Сашулей следом. В строевой вернул обратно дело и у штаба прогуляться вышел. Откровения Сашули просто ошарашили и все смешали, в дело следствия внеся неясность.
«Только встреча с драгоценным зятем может все над «i» расставить точки, – про себя чекист подумал, – надо на стоянку к обормоту ехать». И почуял вдруг знакомый запах, сходный с тем, какой сразил супругу. Носом по ветру повел, и вот он, туалет источник дряни той же, что наделала беды довольно.
Балалайкин подошел к объекту, оглядев его вокруг, увидел сбоку рваную дыру в бетоне, явно свежую. Как пасть дракона, растворенная, она зияла, в ожиданье вкусных жертв, заблудших, зазевавшихся в гвардейской части.
Подполковник внутрь дыры взгляд бросил, ну и так как туалет был полон, ад во всей красе узрел ужасной. «Неужели здесь зятек мой плавал?» – особист успел подумать только, как с солдатами «УРАЛ» подъехал, со стройбатовцами, и из штаба сам майор Офанареев вышел, гарнизона комендант. К чекисту подошел и так серьезно очень, озабоченно сказал:
– Ну, надо ж в нашей доблестной гвардейской части прямо-таки терроризм какой-то. Ну, делишки, Александр Петрович, контрразведка обратить вниманье тут, мне кажется, должна конкретно. Поглядите: ведь дыру пробили, человек чтоб мог пройти свободно…
– Вот поэтому как раз и здесь я, – улыбнулся Балалайкин, – наша, как вы видите, не спит контора.
Попрощался особист с майором крепко за руку, затем в «УАЗ» сел и водителю сказал:
– Давай-ка в эскадрилью поскорее третью! И на восемьдесят пятый мухой!
Прикатили. На стоянке нужной к завершению идет чехловка. В сердце Леши мило-сладко пели соловьи, и в ожиданье встречи, в невесомости парил как будто. В эйфории лейтенант Емелин не заметил особиста даже, но коллеги навострили ушки, КГБэшника узрев. Чекисты на стоянки приезжают редко. Вообще их ждать с хорошим чем-то несерьезно, понимали четко.
Балалайкин же за ручку с каждым поздоровался, а после к Леше подошел, когда чехлил движок тот. Удивились не на шутку вовсе технари и поглядели косо на недавнего еще тихоню, сам к которому чекист с поклоном вроде как на самолет явился. Вызывают в кабинет обычно, если нужен. Тут же сам, ну надо ж? Успокаивало, правда, только подсознательно, что так свободно не приходят особисты к тем, кто подрядился к сатане на службу.
Рядом папу увидав, почуял нехорошее душою Леша. А его же особист под ручку, словно барышню, да и пошел так фюзеляжа вдоль к корме неспешно. Под кабиной зачехленной, задней подполковник остановку сделал и в глаза взглянул предельно строго, и сердечко лейтенанта в пятки от испуга опускаться стало. «Знает!» – вдарило по мыслям больно, и чекист не развенчал догадки. Он не громко, но сурово начал:
– Коли так уже, Алеша, вышло, жизни что калейдоскоп веселый вместе нас перемешал, то значит, ясность полная во всем должна быть. Потому допрос чинить не стану, и расскажешь без обмана если, было что с тобой вчера, то может и получится чего. А коли хоть на маленькую сбрешешь йоту, можешь сразу позабыть о Лене.
Зять, бледнея:
– Хорошо, – промямлил. Покраснел, печеный рак как будто, и, сбиваясь, объясненья начал:
«Дни последние живу, как будто завороженный – лишь дочкой вашей постоянно голова забита. И вчера вот я, чудак влюбленный, как закончился наряд, так сразу поспешил скорей сдавать оружье. В оружейку раньше всех явился, Зачепило же на месте нету, где-то шлялся. Я совсем извелся в ожидании его и, чтобы не транжирить золотое время, в туалет решил сходить у штаба. Ну а там вот проявил халатность: уронил в дерьмо ПМ нечайно, недотепа, с кобурою вместе. И оружье осквернил и так же несмываемым покрыл позором безответственно себя болвана… Соскользнули с ремешка и точно в дырку юркнули в полу бетонном. Вот такая незадача вышла.