— Можешь передохнуть, если не осталось сил на тренировку.
Мэри упрямо помотала головой, пряча бесполезную палочку за пояс.
— Я вовсе не устала, так что можешь вновь штурмовать мой разум.
Волан-де-Морт ядовито оскалился, блеснув глазами, и, даже не думая разубеждать в принятом Мэри решении, вновь направил на нее свою палочку.
И вот она вновь переживает недавний ужас, ощущая себя в стальных объятиях столь ненавистного ей Руквуда, что с животной страстью пытался овладеть ею, но был остановлен случайно подвернувшимся под руку медальоном. Видение сменилось, и теперь Мэри, восьмилетняя, с ужасом видела, как умирает ее мать, шепчущая в горячке уже неразборчивые слова…. вот ее образ подернулся дымкой… Пронзительный и безысходный крик стал для Мэри подобно прямому удару в сердце, и он же стал сигналом, обозначившим конец мучительной пытки воспоминаниями. Неожиданно для себя она поняла, что смотрит не на ожидаемый ею смутный, постепенно растворяющийся силуэт матери, а на по-обычному бледное, без следа недавней усмешки, змеиное лицо Волан-де-Морта. Каждая черточка его сейчас выражала если не удивление, то что-то похожее на недоуменное понимание, словно в эти самые мгновения, столь горестные для Мэри, он постиг все тайны и страхи волшебницы, всю ее душу.
— Теперь я понимаю, что те твои слова о болезни – действительно правда,— произнес Волан-де-Морт неторопливо,— та правда, которой ты страшишься, та смерть, что, в конце концов, настигнет тебя. Неудивительно, что это воспоминание не оставило тебе шанса на отражение моей атаки. Но это единственный раз, когда я прощаю тебя – впредь я жду больших успехов, вне зависимости от того, насколько кошмарными для тебя будут дальнейшие воспоминания.
Он бросил на Мэри жесткий взгляд, словно говоря, что в случае, если она не оправдает его ожидания, ей придется страдать от продолжительных пыток. Волшебница, разумеется, все прекрасно поняла, и, когда Волан-де-Морт снова проник в ее сознание, она использовала всю свою волю, чтобы заставить его отступить, несмотря на то, что хотела бы продлить это воспоминание на долгое время (она вновь видела образ Мориса, своего отца). Успех ее обрадовал, но радость эта была преждевременной – видимо, Волан-де-Морт все разы не очень-то и стремился проникнуть в разум Мэри, по крайней мере, использовал для этого совсем не все те силы, коими располагал. И будто вспомнил о них сейчас, заставляя не готовую к этому волшебницу прилагать все свои силы на борьбу с его сознанием, чьим итогом стало ее полное поражение и повод Волан-де-Морту привести свою угрозу в исполнение. Но пыток не последовало, и это притом, что Мэри даже и не думала давить на жалость своего учителя. Тот даже ничего не сказал по поводу ее внезапного бессилия – лишь дал Мэри минуту на отдых, после чего продолжил попытки научить ее отгораживать сознание от его влияния.
Следующие два часа ознаменовались лишь двумя довольно результативными блокировками Мэри, после которых волшебница, вымотанная окончательно, была способна только стоять, не падая, посреди комнаты. Разумеется, Волан-де-Морт объявил окончание тренировкам, на этот раз не напомнив Мэри, как обычно это делал ранее, что она должна тренироваться самостоятельно. Да даже если бы он и напомнил – что толку? Мэри все равно не услышала бы своего учителя, а, услышав, не поняла бы смысла его слов – сейчас она находилась в некоей прострации, слишком подавленная количеством вмиг открывшихся ей снова, казалось бы, забытых, воспоминаний. Они все, припомненные в разное время, теперь давили на нее подобно мертвому грузу, и не давали думать ни о чем, оставляя лишь тонуть, тонуть в бесконечном водовороте давно произошедшего, того, что уже не вернуть, не повторить и не исправить. И лишь случайность – появление в коридоре, по которому она, едва переставляя ноги, шла к своей комнате, Мальсибера, что был чрезвычайно недоволен чем-то, но при виде Мэри мгновенно просветлев лицом, спасла ее от начинающейся депрессии.
— Что это ты такая нагруженная?— поинтересовался он, недоуменно оглядывая ее лицо, что в этот момент не выражало ничего,— тяжелый урок?
Мэри, мгновенно придя в себя, неопределенно пожала плечами:
— Да не особо. Не думаю, что изучение окклюменции тяжелее легилименции.
На лице Мальсибера отразилось понимание.
— А-а, вот почему повелитель говорил, что с сегодняшнего дня возьмется за тебя всерьез – помнится, вчера я понял его иначе, чем должен был. А речь шла всего лишь об окклюменции…
— Всего лишь?— отозвалась Мэри с глухой яростью в голосе, но без особой злости во взгляде,— то, что магу на неопределенное время становятся доступными все твои воспоминания, ты считаешь обыденной вещью? Посмотрела бы я, как бы ты справился с теми из них, что причиняют тебе боль. Хотя, возможно, тебе повезло, и ты не имеешь подобных воспоминаний, что мешают осваивать окклюменцию больше, чем возможно представить.
И только выплеснув свой гнев, она ехидно поинтересовалась:
— А что, ты подумал о попытках Волан-де-Морта склонить меня к близости с ним?
Румянец, появившийся на смуглых щеках Пожирателя, выдал его с головой, освободив от необходимости подтверждать очевидное. Впрочем, Мэри смеяться не стала, сказав со вздохом:
— Да, если бы было так, как ты подумал, было бы намного лучше – когда кто-то владеет твоим телом, ты испытываешь наслаждение, когда разумом и памятью – горечь от, казалось бы, давно забытых событий. Вполне очевидно, что первое предпочтительнее второго.
— Значит, ты действительно согласилась бы провести с повелителем ночь-другую, лишь бы избавиться от только что описанных тобою неудобств?— спросил Мальсибер внешне спокойным голосом,— с учетом того, что испытываешь к нему лишь отвращение и страх?
— Отвращение?— повторила Мэри недоуменно,— разве я говорила, что испытываю к Волан-де-Морту отвращение или что я боюсь его? Или… ты судил по себе?
Краска, совсем недавно возникшая на щеках Пожирателя, тут же схлынула, сделав его лицо белее мела – Мэри попала в точку, да в такую точку, о которой Мальсиберу распространяться не хотелось.
— Ни я, ни мои соратники не трясутся от страха в присутствии повелителя, если конечно не провинились в чем-то…,— выдавил он, наконец, справившись со своими чувствами,— но вряд ли к магу такой внешности, как у повелителя, можно испытывать нежность и любовь.
— Внешность не влияет на поступки, а лишь позволяет прикрывать особо подлые замыслы,— отчеканила Мэри с внезапной суровостью,— намного легче, когда лицо человека ясно говорит о его деяниях – как у Волан-де-Морта, тут уж не обманешься. Нежности я к нему, разумеется, не испытываю, но и ненависти тоже – потому, что Волан-де-Морт не дает мне повода для нее.
— И, тем не менее, ты согласилась бы переспать с тем, к кому не испытываешь сильных чувств?— продолжал давить Мальсибер.
— Конечно, нет,— последовал категоричный ответ от Мэри, что в возмущении сверкала глазами,— особенно с целью избавиться от каких-то неудобств.
— А почему тогда…
Прервал Мальсибера гневный вопль Мэри – волшебница не смогла сдержать эмоций, ответив вразумительно лишь через минуту:
— Я говорила чисто теоретически, зная, что подобного выбора у меня, к счастью, не будет.
Мальсибер еще с минуту пронзал ее инквизиторским взглядом, затем, осознав, что проблемы, как таковой, нет, вздохнул:
— Тебе не стоит говорить подобное при мне – шутки шутками, но на эту тему лучше не шутить.
— Иначе что?— лукаво улыбнулась Мэри,— убьешь в порыве ревности?
Мальсибер покачал головой, усмехнувшись:
— Если только ты дашь мне для этого повод.
— Как только появится возможность – сразу же,— заверила его волшебница, уже неприкрыто улыбаясь, и преодолевая те пару шагов, что отделяли ее от Мальсибера. И только после продолжительного поцелуя добавила,— а пока что не рассчитывай на пощаду.
Их губы, было, вновь встретились, но, к недоумению Мэри, Мальсибер вдруг мягко, но настойчиво отстранился от нее, объяснив с громадной долей сожаления в голосе:
— Сейчас я должен быть не здесь. Да и тебе наверняка стоит посвятить час — другой тренировкам.
— Что же ты тогда гулял по коридорам с видом свободного от всего человека?— спросила Мэри, нахмурившись,— искал кого-то?