====== Глава 9.Заклятие «Двух Стихий». Печальные вести. ======
Следующие две недели Мэри свыкалась с тем, что она теперь не должна слишком нервничать и перенапрягаться. И если второе ей удавалось довольно легко – и на работе, и в обучении Люциуса Малфоя, то с первым было намного сложнее – чересчур вспыльчивая, несдержанная порой, Мэри легко забывала о совете Джейн, вспоминая лишь тогда, когда успокаивалась, и тут же мучалась, опасаясь за своего ребенка. Но никаких эксцессов, ей на радость, не возникло, и постепенно Мэри пришла к выводу, что слова Джейн Келленберг к ней не относятся, и совсем забыла о них. Но не забывала о своем старом друге и новом знакомом – Брэдли, прислав на следующий день после их встречи, письмо с извинениями, теперь постоянно переписывался с ней, намекая то и дело, на повторение встречи, но Мэри, загруженная работой по уши, каждый раз отвечала вежливым отказом, предлагая перенести встречу на другой день. С Кристианом же было совсем по-другому – тот, отправив ей за две недели одно письмо, этим и ограничился – видимо был так же занят, как и Мэри, и ей, желающей еще раз встретиться с ним, оставалось лишь ждать подходящего момента, отправив письмо Кристиану с просьбой написать, когда он освободится. Она надеялась, что это случится поскорее, но эта ее надежда никак не хотела воплощаться в жизнь, оставаясь лишь мечтой.
Вот и сейчас, на очередной тренировке с Люциусом Малфоем, она, отрешившись от действительности, думает об одном – поскорее бы увидеть Кристиана, вновь получить возможность говорить с ним...
— Госпожа, что с вами?— возвратил ее в реальность голос Люциуса, полный недоумения.
— Ничего, просто задумалась,— ответила она,— попробуй еще раз.
Сегодня, двадцать первого июня, она обучает Малфоя Проклятию Подвластия – обязательному навыку для каждого Пожирателя смерти, которого, к ее удивлению, у Люциуса еще пока не было, и дело почти не двигается, что уже не нравится Мэри. Она видит искаженное усилием лицо своего ученика, что бледным пятном светится в полумраке комнаты – смеркалось, но Мэри отчего-то не захотела зажигать светильники. Брошенные в воздух, и, казалось бы, не имеющие никакой силы слова – и пришедшая внезапно вместе со странной слабостью тошнота заставляет ее склонить голову, борясь с приступами рвоты. Последующее затем сильное головокружение вконец добивает ее, сбивая с ног... Но падает она не на пол, а на кровать, что все это время была прямо за ней (поначалу обучая будущих Пожирателей смерти в Зале Собраний, Мэри, утомленная переходами оттуда в свою спальню в полностью обессилевшем состоянии, в конце концов, изменила место тренировок, перенеся его в свою комнату).
— Вам стало плохо?— подлетает к ней Люциус, в беспокойстве блестя глазами,— я могу чем-то...
— Оставь меня,— прервала речь юноши Мэри, чувствуя, что больше с тошнотой не справляется,— это приказ.
А про себя понадеялась, что Люциус не станет спорить с ней.
— Хорошо, госпожа Моран,— слышит она в ответ, и, едва дверь за Люциусом закрывается, наконец, позволяет себе не бороться больше против себя же. Долгие и неприятные минуты... Но тошнота полностью не уходит, хотя желудок ее уже пуст – да что же это такое? Слабость накатывает все сильнее и сильнее, отнимая силы на возможность хоть о чем-то думать, неся с собой забвение...
... Ночь вступила в свои права часа два назад, когда луна приняла эстафету у солнца. Временами ночное светило скрывалось за тучами, что предвещали скорый приход грозы. Свежий воздух проникал в комнату Мэри через приоткрытое окно, и от него постепенно стало прохладно. Лежащая в кровати волшебница закуталась в одеяло плотнее, чувствуя сквозь сон произошедшую перемену. Ей снилось, будто она сидит в своем старом доме и кормит сидящего у нее на коленях малыша. Рядом – ее мама, говорящая о чем-то с улыбкой, о чем-то, что и в ее сердце вселяет радость. Тут же, но чуть поодаль, был занят какими-то бумагами Кристиан, казалось, полностью ушедший в них. Вот прозвучала особо радостная, наполненная каким-то тайным, но понятным им всем, смыслом фраза Хелен, и Кристиан, услышав ее, тут же поднимает голову, встречаясь глазами с Мэри. Неизбывная в них нежность, любовь к ней дарят ей ни с чем несравнимые ощущения – несравнимые, но взаимные, понятные ему...
...Ее сон оборвался внезапно, от одной неясной угрозы, что возникла в воздухе как напряжение и безмолвность, что царили сейчас за окном – предвестницы скорой грозы. Чье-то незримое присутствие заставило Мэри открыть глаза, чтобы убедиться в своей догадке – ее ночной гость — Волан-де-Морт, и то, как он смотрит на нее – сочащимся угрозой багровым взором, уже не может означать ничего хорошего.
— Доброй ночи, Мэри,— начал он, улыбнувшись улыбкой, от которой волшебницу бросило в дрожь – настолько жуткой она была,— или, быть может, доброго утра, как посмотреть...
Он замолчал, видимо, желая, чтобы Мэри спросила, зачем он здесь – но не получил того, что хотел. Волшебница, не понаслышке знающая о привычках и тонах Волан-де-Морта, сразу поняла, что говорить что-либо сейчас будет верхом глупости. Мягкий голос, вежливые слова – уж лучше бы слышать обыкновенные его холодно — презрительные фразы.
— Ты, должно быть, задаешься вопросом, что именно мне вдруг понадобилось от тебя посреди ночи? – вновь заговорил Волан-де-Морт, присаживаясь на край кровати Мэри,— и даже более того – догадываешься об этом?
Волшебница неопределенно пожала плечами, вновь предоставляя Волан-де-Морту слово.
— Неужели я не прав? Или же ты, Мэри, просто не хочешь выражать свои мысли вслух? Что ж, вижу, это действительно так. Тогда я введу тебя в курс сложившейся проблемы. Разговор пойдет об уроках с Люциусом Малфоем – с чего это вдруг ты прекратила сегодняшнюю тренировку в самом начале? Проблемы со здоровьем?
Так тщательно скрываемая ярость, наконец, при последних словах Темного Лорда проявилась в полную силу, неся в себе ту самую угрозу, что почувствовала Мэри сразу по пробуждению, и угроза эта, мурашками страха прокатившись вдоль позвоночника, тут же наполнила все ее существо, вытеснив все прочие чувства. Эта парализующая сила мешает ответить на поставленный вопрос, ответить так, как подобает – сделать то, чего ждет от нее Волан-де-Морт, от которого Мэри хочет быть сейчас как можно дальше. И он, видя, что волшебница не в состоянии говорить, удовлетворенно ухмыляется, и сам отвечает на свой вопрос:
— Вижу, я угадал. Но... Мэри, преврати монолог в беседу, расскажи, что именно произошло. Иначе я потрачу остаток ночи на высказывание различных предположений, а это занимает так много времени... А время мне дорого. Очень дорого...
Проигнорировать такое, очевидное и прямое, приглашение на откровенность, Мэри просто не могла, выдавив через силу:
— Просто съела что-то не то, вот и пришлось проваляться здесь до самой ночи.
Волан-де-Морт просверлил ее подозрительным взглядом, хмыкнув негромко.
— Ну-ну. Что ж, очень жаль, если так. Но я позволю себе усомниться в твоих словах – со стороны это странное недомогание больше походило на последствие некоего проклятия, или, что более вероятно, болезни. Не твоя ли это случаем Болезнь «Милосердных» проявилась?
— Разумеется, нет,— фыркнула Мэри в совершенно искреннем возмущении,— я же говорю, это было...
Она не договорила, наткнувшись на пылающий яростью, чуть ли не осязаемой, взгляд Волан-де-Морта, что словно приковал ее к месту, заставив язык онеметь. Значит, он понял...
— Мэри, ты же знаешь, как я ложь не люблю слышать,— произнес Волан-де-Морт негромко, но голос его был для Мэри хуже удара хлыста,— и что мне потом делать приходится, чтобы предотвратить повторную ложь. Разве сложно было сказать, что виной всему – ребенок, что ты сейчас вынашиваешь? Я бы понял тебя, и, возможно, простил. Но теперь...
— Что – теперь?— словно эхом повторила Мэри, еле ворочая языком,— неужели, ты...
— Теперь я, пожалуй, все-таки воплощу свою угрозу в жизнь – решение о судьбе ребенка. Помнишь его?
Волшебница вся похолодела, не в силах даже кивнуть, слова вырвались сами собой:
— Забрать у меня его сразу после рождения, отдать другим...?