К его вящему удивлению, Мэри в ответ весело рассмеялась, одновременно ввергнув Рудольфуса и Руквуда в полнейший шок.
— Она объясняется тем, что ты сам сказал мне это,— пояснила она, до сих пор улыбаясь,— ведь я та первокурсница, что беседовала с тобой одиннадцать лет назад в коридорах Хогвартса.
Волан-де-Морт после этих слов Мэри гораздо внимательнее вгляделся в ее лицо, словно рисовал его мыслями в своей памяти. Волшебнице стало немного не по себе от его пристального, изучающего взгляда, и она просто не удержалась от восклицания:
— Может, прекратишь, наконец, меня разглядывать? Можно подумать, что я так сильно изменилась за эти 11 лет.
— Сама не можешь представить, насколько. И внутренне, и внешне,— отозвался Волан-де-Морт, скользя взглядом по фигуре Мэри. Волшебница вдруг почувствовала досаду и раздражение – такой же взгляд — оценивающий, словно раздевающий, она часто видела от Брэдли в свое время, да и от своих нынешних сотрудников — тоже. Внезапно ее бросило в дрожь – на миг взгляд Волан-де-Морта остановился на медальоне, хотя тот и не мог его видеть – медальон был скрыт под ее кофтой. Возможно ли то, что маг просто почувствовал его? Или ей просто показалось, и он смотрел вовсе не на медальон?
— Ну, раз все загадки разъяснились, может, перейдем к цели вашего прихода?— поинтересовалась Мэри, откидывая мысли и о медальоне, и о взглядах мужчин.
— Я уже выказал свое желание,— сказал Волан-де-Морт,— выбор за тобой: да или нет?
Мэри презрительно фыркнула.
— Конечно, нет. Не хочу быть похожей на них.
Она кивнула в сторону спутников Волан-де-Морта. Тот изобразил холодное удивление, поинтересовавшись:
— Чем же именно тебе не нравится облик Пожирателей смерти?
— Тем, что они, фактически, являются твоими слугами.
— Слугами? Ты глубоко заблуждаешься, они все – мои соратники.
Мэри не стала возражать – сначала.
— Допустим. Но твои слова можно легко опровергнуть, зная, что твое слово для них – закон. Значит они все – твои слуги, потому что понятие «соратники» имеет несколько другой смысл.
— И какой же смысл ты, Мэри, вкладываешь в это понятие?— поинтересовался Волан-де-Морт с затаенной яростью в голосе.
— Соратники могут только поддерживать некую идею, поданную тобой, и помочь тебе сделать все возможное для ее осуществления, но если вдруг охладеют к ней душой, они смогут спокойно перейти к претворению в жизнь иных планов,— пояснила Мэри,— в отличие от Пожирателей смерти – те, разумеется, подать в отставку не могут.
— Так, значит, ты не хочешь быть слугой и подчиняться мне беспрекословно?— уточил Волан-де-Морт,— это может значить только то, что ты ставишь себя наравне со мной. Теперь попробуй доказать, что это действительно так, и если сможешь – станешь моей ученицей.
Едва договорив, Волан-де-Морт неуловимо быстро пальнул в Мэри заклятием. Волшебница, предполагая, что их беседа перерастет в сражение, отскочила в сторону, ответив своими тремя заклятиями: два из них взорвались, столкнувшись с проклятиями от Рудольфуса и Руквуда, а третье Волан-де-Морт отразил, попутно разбив несколько фарфоровых статуэток, стоящих на каминной полке. Взрыв почему-то вызвал сильный шквал ветра, который, пронесшись над успевшими пригнуться Пожирателями, сбил Мэри с ног, опрокинув на спину. Ее гости не упустили свой шанс, и тут же подскочили к волшебнице, нацелив ей в грудь свои волшебные палочки.
— Я почему-то думал, что ты способна на что-то большее,— заметил Волан-де-Морт презрительно,— если ты не устояла перед обычным порывом ветра, значит, не сможешь выстоять в серьезном бою. Столь слабые сторонники мне не нужны. Авада Кедавра!
Зеленая вспышка, несущая смерть Мэри, рожденная в глубине палочки Волан-де-Морта, все-таки не достигла своей цели – волшебница в последний момент откатилась в сторону и, воспользовавшись замешательством Волан-де-Морта и его слуг, пальнула в них своим заклятием. Оно было изобретено самой Мэри, и как только сорвалось с ее палочки, тут же разделилось на дюжину лучей, что неуловимо быстро промчались к Пожирателям смерти и Волан-де-Морту. Руквуд и Рудольфус уклониться не успели, и свалились без сознания, получив по паре заклинаний в грудь. Волан-де-Морт отразил остальные лучи, словно из воздуха создав магический щит, который сразу после этого испарился без следа. На лице Волан-де-Морта промелькнуло удивление, теперь он смотрел на Мэри, поднимающуюся на ноги, уже без всякого презрения.
— Создание заклинаний – наука тонкая и требующая большого мастерства,— сказал он, даже не посмотрев в сторону поверженных Пожирателей,— и судя по последним сотворенным тобою чарам, эта наука далась тебе довольно успешно. Признаюсь, твои магические умения заставили меня пересмотреть мои собственные притязания к тебе и я вынужден сказать, что ты вполне достойна стать моей ученицей.
Мэри посмотрела в глаза Волан-де-Морта долгим взглядом, гадая, насколько серьезны его слова. То, что он не блефует, маг показал в ответном взгляде, одновременно пряча волшебную палочку. Это стало высшим доказательством доверия, проявленного Волан-де-Мортом по отношению к ней, и Мэри просто не могла не спрятать свою собственную волшебную палочку за пояс джинсов. Расставив все точки над «и», они одновременно повернулись к лежащим без сознания волшебникам.
— На какое время твое заклятье выводит из строя?— поинтересовался Волан-де-Морт у Мэри.
— Минуты на две-три,— пожала плечами Мэри,— совсем не долго, зато действует сразу на нескольких врагов.
И точно – едва Мэри это произнесла, как Пожиратели зашевелились, приходя в себя. Почти синхронно вскочив с пола, покрытого мягким узорчатым ковром, они уже собрались проклясть Мэри, но их остановил Волан-де-Морт:
— Снова хотите быть поверженными?
— На этот раз мы не будем с ней церемониться. От Убивающего проклятья контрзаклятья нет,— прорычал Руквуд, занося палочку.
— Ты еще успеешь это сделать, если она откажется от моего предложения, а пока лучше ничего не предпринимать,— произнес Волан-де-Морт, устремляя устрашающий взгляд своих багровых глаз на Руквуда. Тот заметно струсил и послушно опустил палочку, насупленным взглядом уставясь на Мэри. Рудольфус хотел было спорить, но передумал и смолчал. Теперь Мэри должна была решить свою судьбу, стоя под сверлящими взглядами своих гостей, сделать то, чего боялась.
— Хорошо, я согласна стать твоей ученицей, Волан-де-Морт,— наконец ответила она, вызвав на губах мага торжествующую улыбку,— полагаю, для этого я должна покинуть свой дом?
— Разумеется, но прибыть на свое новое место жительства ты сможешь чуть позже,— ответил Волан-де-Морт, и после небольшого молчанья прибавил,— думаю, недели через две. И, так как почти все твое время будет посвящено учебе, тебе придется уволиться с работы, по крайней мере, на время. Выдумай какую-нибудь правдоподобную историю о вынужденном отдыхе или что-то вроде этого. Ровно через две недели за тобой придут. И продай этот дом.
Последнюю фразу он сказал, уже направляясь к двери, в сопровождении явно разочарованных Пожирателей смерти. Мэри проводила их взглядом, задумавшись над словами Волан-де-Морта. Пожалуй, она справится меньше, чем за 10 дней. Подумав о том, что уже через 14 дней ее здесь не будет, Мэри почувствовала, как в душе появляется давно знакомое чувство горечи и грусти — хоть она никогда не любила этот дом, он был, пожалуй, единственным, что до сих пор связывало ее с родителями. Порой она могла представить, что вот-вот в гостиную войдет ее мама, Хелен, и вновь посадит ее, свою малышку-дочь, к себе на колени, как делала это до своей смерти. Мэри и сейчас могла вспомнить ее лицо, улыбающиеся глаза, ямочки на щеках – все это вырисовывалось в ее памяти очень отчетливо, словно Хелен ненадолго ушла и вот-вот вернется. Эти воспоминания вызвали в душе Мэри всплеск горьких чувств – как ей порой не хватало присутствия матери рядом, ее ласкового, полного нежности голоса, той любви, которую она когда-то дарила Мэри, отдавала без остатка…. Слезы потекли по щекам волшебницы, давая выход горечи и печали, накопившимся в ее душе. Она плакала до тех пор, пока вся затаенная грусть не вышла наружу вместе со слезами, и после этого Мэри почувствовала облегчение, словно с души ее свалился неподъемный камень. Так случалось каждый раз, едва знакомая ей с детства ностальгия овладевала всем ее существом. Утирая последние, не успевшие высохнуть слезы, Мэри в который раз попыталась воссоздать в своей памяти образ Мориса, своего отца, но не преуспела в этом ни на йоту. Это было, в принципе, понятно – Морис умер, когда ей было четыре, но Мэри все равно время от времени казалось, что через многочисленные накопленные за эти годы образы различных людей вот-вот проступит, словно сложившись из остальных, еще один лик – самый дорогой ей среди всех.