«Итак, на что я смотрю?»
«Я слежу за Гвардейцами», — объясняет она. «Очищаю их информации, если она станет общедоступной. Сохраняю их семьи в тайне. Даже когда они находятся под защитой Академии, мы не можем не быть слишком осторожными. Не говоря уже о том, что некоторые правительства по-прежнему не с большим энтузиазмом относятся ко всей этой инициативе».
«Это необходимо?»
«Лучше, чем сожалеть», — отвечает она. «Лоусон и другие земные Гвардейцы-люди были добры к нам, но…».
«Но тогда такое дерьмо, что заставляет задаться вопросом», — заключает Девятый, подавая мне кусок официально выглядящей правительственной канцелярской бумаги. Я быстро читаю.
Я, нижеподписавшийся, утверждаю, что я — естественно родившийся человек Земли и законопослушный гражданин Земной нации Гвардейцев. С моей подписью я даю присягу перед Земными Гвардейцами, полностью санкционированным миротворческим подразделением, созданным Организацией Объединенных Наций и управляемым Соединенными Штатами. Я торжественно клянусь, что буду защищать планету и наилучшие интересы моего народа и его союзников против всех врагов, земных и внеземных; что я буду несу истинную веру и преданность Земным Гвардейцам; что я буду использовать мои Наследия в служении моей планете; и что я буду подчиняться приказам совместно назначенного Верховного Главнокомандующего Земными Гвардейцами в соответствии с правилами и Единым Кодексом военной юстиции.
Я смотрю на Девять, чувствуя себя немного озадаченным. «Это законно?»
«Я не знаю, Джон. Я профессор, а не адвокат».
«Лоусон уверяет нас, что это просто формальность», — вставляет Лекса. «Но мы следим за этим, на всякий случай».
«Ну, если это когда-нибудь будет так, то они не на уровне…» Я начинаю говорить, показывая этим двоим, что я привез с собой.
В Нью-Йорке перестройка продолжается. Год спустя они все еще вытаскивают обломки от могадорской бомбардировки. В местах, где они закончили расчистку, строительные бригады готовятся объединить горизонт города назад. Подобный процесс происходит в крупных городах по всему миру. День Великой Победы не прошел без ущерба или потерь.
Я летаю над строительной площадкой, улыбаясь знакомой вспышке серебряной энергии. В яме, которая когда-нибудь станет небоскребом, Даниэла использует свое каменное видение, чтобы укрепить треснувшую секцию фундамента.
“Дерьмо”, ворчит парень в робе. “Если ты продолжишь это, я могу остаться без работы, милая».
«Я тебе не милая, старик», — отвечает Даниэла и пробирается сквозь толпу строителей. Кстати, они смотрят, как она распаляется, улыбаясь и обмениваясь взглядами, я думаю, что это может быть довольно распространенная сцена.
Даниэла выходит со строительной площадки и направляется к тротуару, где к ней приближается женщина средних лет, которая ходит с тростью. Леди останавливается, чтобы обнять Даниэлу, а Даниэла опускается, чтобы погладить золотого ретривера, которого женщина ведет на поводке. Женщина выглядит знакомой, и мне нужна минута, чтобы понять, почему.
«Ты забыла свой обед, детка», — говорит женщина.
«Спасибо, мама», — отвечает Даниэла.
Не каждая сцена, с которой я сталкиваюсь во время моей поездки по миру, сладка. Некоторые окончания не так счастливо.
Это ночь в Монреале, когда я нахожу Карен Уокер. Она идет по почти пустынной автостоянке в аэропорту, с накидкой, которая защищает ее от холодного вечернего воздуха, и газетой, спрятанной под мышкой, на каблуках.
На длительной стоянке есть только один человек — бледный мужчина средних лет с ужасной челкой, который тащит за собой переполненный чемодан.
Один из осветительных столбов парковки отсутствует, оставляя маленький ряд автомобилей купаться в тенях. Когда человек достигает этого ряда, Уокер кричит ему.
«Простите!» — позвала она, махая газетой. «Excusez-Moi! Ты уронил бумагу!»
Мужчина обернулся, озадаченный. «А? Это не-"
Ффт-фффт.
Два заглушенных выстрела из пистолета, спрятанного внутри ее газеты, один в чемодан и один в голову. Человек никогда даже не заметил ничего. Он падает, и Уокер немедленно идет к нему. Она начинает тащить тело в темное пространство между двумя машинами.