Идеи абстрактного правосудия, правильности, непротивления не могут найти никакого прибежища в неразвращённом мозге. В лагере охотников и воинов жизнь слишком сурова, и притворство не может встретить там никакой иной оценки по достоинству, кроме как хорошего естественного сарказма. Более чем вероятно, что тот, кому приходится охотиться для пропитания своей семьи каждый утренний час (и захватывать землю, чтобы построить на ней своё убежище), не проглотит с энтузиазмом развращённую теорию самоотречения и не поклянётся в безмерной верности самопровозглашённому кругу собирателей податей — маскирующихся под политических филантропов. Он сам поддерживает собственное наследственное величие независимости так долго, как он может, и никогда не сдастся, кроме как перед абсолютно превосходящей силой. Но даже в этом случае он клянётся в безграничной мести и обязывает своих сыновей и сыновей своих сыновей вечно ненавидеть завоевателей, их владычество и их грабёж.
В эволюции нет завершённости. В какой-либо форме она работает всегда, стараясь вычеркнуть низшие организмы и увековечить более совершенные типы. Как боги древности, она одновременно разрушительна и созидательна. Сильные прошлого были низвергнуты более сильными настоящего, и, как прямое следствие этого, сильные сегодняшнего дня должны быть низвергнуты — более сильными завтрашнего дня.
Все «моральные» догматизмы и религиозности являются несомненными препятствиями эволюции высшей мужественности, поскольку те люди, которые незамедлительно хватаются за мораль, не так энергично хватаются за силу — существо силы по сути аморально. С моралью, следовательно, борьба между имущими и неимущими классами не так остра, как предполагает её природа. Моральный человек является слабым противником аморального властителя. Он глупо позволяет словоохотливым личностям (с более коварными приспособленческими чертами) обладать неограниченной властью над ним — посредством бесчисленных благовидных предлогов — и обдуманно присваивать его собственность.
Слишком, слишком много плаксивой mae culpa[333] у среднего человечка. Отсюда следуют все горести мира! Отсюда происходят отвратительные желания вырожденцев того, что они называют «мирным решением социальной проблемы». Слабые существа ужасаются при мысли о том, «что может произойти» в смертельной схватке с обороняющимися противниками — равными им по силе, а то и сильнее их. В этом кроется истинная причина того, почему богатые люди во все времена так страстно избегают дискуссий и «поддерживают мир», и почему бедные люди «голодают при изобилии вокруг них и умирают от жажды, хотя вода течёт рядом с ними, ибо закон божий и евангелие прокляли их, и страхом притупили все их чувства».
Несомненно, обе стороны боятся друг друга — боятся единственного здравого решения.
Моё проклятие малодушным и покорным, позорным вырожденцам — которые называют себя «добродетельными», «законопослушными», «праведными», «благочестивыми» и «покорными»! Да накачает цивилизация своим отвратительным наркотиком дряблые желудочки их голубиных сердец! Да навдыхают они мозговую проказу через открытые окна своих храмов сажи,[334] и да будут их вонючие свинарники и роскошные хоромы прижизненными могилами! Да будут они «зарабатывать» свой хлеб (и ещё для своих завоевателей) в липком поту, выступающем на их обесчещенных лбах, и да погибнут они, наконец, как вышвырнутые дворняжки! Да будут они прозябать в бедности, да умрут они в позоре. Да будет злобная работа их «гения» уничтожена вместе с Вавилоном и Ниневией, Анахуаком[335] и Римом! Да станут летописи их мрачного владычества сказками о страшном кошмаре, который однажды прокрутился в мозгу человечества — и в конце концов рассеял сам себя «среди грома и молний и разверзнутой великой бездны!» Истинно! Истинно! Пусть они получат своё вознаграждение!
Для отравленных атропином умов (подобно Блюнчли[336]) привычно убеждать, что обнародование таких мрачных мыслей «подвергает опасности основы общества». Даже если предположить, что это так, то что есть общество, чтобы его «основам» нельзя было угрожать? Является ли «общество» чем-то безупречным, чем-то божественным, чем-то помазаннически сверхчеловеческим — чем-то, что следует защищать, правильно оно или неправильно? Это очередная Гора Мориа, урим и туммим, Ковчег Завета, Sanctum Sanctorum[337] или просто «голова осла, укрывшаяся за вуалью»? Почему фраза «общество в опасности» должна быть эквивалентна провозглашению сурового табу или фанатического крестового похода? Почему?
В целом общество есть вопрос удобства — средства — практической целесообразности. Это создание человека, и то, что человек создаёт, он может подправить или разрушить.
Общество может быть определено как объединение плотоядных и травоядных животных, соответственно ищущих свою естественную жертву и ощипывающих всё, что можно съесть. Это не более, чем «стадо» двуногого скота, и в этом стаде нет никакой сверхъестественной богоподобности. Несомненно, слово «стадо» всегда предполагает Гадару.[338] Человеческие толпы интегрировались и дезинтегрировались десятки тысяч раз центростремительной и центробежной энергией индивидуумов.
Общества возносились и общества рушились, но человек, единица — зародышевая плазма — продолжает существовать с каждым восходом солнца, с каждым приливом и отливом. Человек не только «глина», но также и «гончар», главнейший фактор. Его судьба всецело в его руках, в длине его привязи.
«Для сильных все законы — паутины» (Солон), и когда общество становится утомительным для сильных, они должны разрушить его, в противном случае оно становится их хозяином и, следовательно, их врагом и угнетателем. «Общество в опасности», следовательно, обычная истерия больных манией величия.
Общество (в какой-либо форме) должно существовать до тех пор, пока остаются хотя бы два человеческих существа, потому что объединение так же естественно для человека, как роение — для пчёл. Когда, однако, слово «общество» превращается в синоним социального ограничения, тогда оно становится угрозой для эволюции личности и должно быть незамедлительно разрушено — без особых церемоний. Дружба необходима, она облагораживает, но безличный деспотизм разрушителен для всякого величия и мужественных добродетелей.
Истинная опасность заключается в том, что безвредные и естественные объединения, созданные ради взаимного удовольствия, дружбы, выгоды и защиты, могут постепенно трансформироваться в организованную тиранию избирательной урны — порабощающие институционализмы самого что ни на есть диктаторского и предосудительного характера. Когда общество превращается таким образом в огромные корпорации шантажа, жизни и собственность составляющих его единиц оказываются абсолютно в его власти, и, следовательно, оно должно быть раздроблено — осмысленно, намеренно, безжалостно, и любой ценой. Свобода не может быть куплена слишком дорого, ибо жизнь без свободы есть ад.
Правительство и общество есть две различные сущности, и следует заботиться о том, чтобы они не смешивались. Общество есть плод взаимной толерантности, дружбы и долга, но «правительство» возникает из физической силы, применённой сильными для управления и эксплуатации побеждённых врагов. Санкция правительства та же самая, что во все времена должным образом удерживает все зоологические и гелиоцентрические иерархии — санкция материальной силы. Эта «санкция» должна постоянно подвергаться испытанию, потому что даже самое презренное ничтожество может угрожающе размахивать мечом, но мы не узнаем, что оно ничтожество, пока другой меч, зажатый в руке мужчины, не направится к его горлу.
334
Храмы сажи (Temples-of-Soot) — очевидно, пародирование словосочетания «храм святого…» (Temple-of-Saint…), которое, впрочем, чаще используется в названиях неофициальных религиозных культов.
335
Анахуак — общее название территории Центральной и Северной Америки (Мексика, западная и южная часть США), на которой до европейского вторжения располагались государства индейских цивилизаций — майя, ацтеков, ольмеков и т. д.
336
Иоганн Каспар Блюнчли (1808–1881) — швейцарский юрист, специалист по государственному и международному праву и по истории права, основная работа — «Современное международное право цивилизованных народов» (1868).
337
Гора Мориа («видение», евр.) или Храмовая гора — гора на северо-востоке от Иерусалима, на которой Соломон выстроил Храм (II Пар. III:1), здесь же совершил своё жертвоприношение Авраам (Быт. XXII: 2); урим и туммим («свет» и «совершенство», евр.), — по наиболее распространённой версии драгоценные камни на наперснике первосвященника, посредством сияния которых вопрошалась и определялась воля Божья (Исх. XXVIII: 30; I Цар. XXVIII: 6 и др.); Ковчег Завета — отделанный золотом ящик, в котором хранились ветхозаветные священные скрижали евреев; Sanctum Sanctorum («святая святых», лат.), или давир — помещение в Иерусалимском Храме, где хранился Ковчег Завета.
338
Гадара — главный укреплённый город Гадаринской области за Иорданом на юго-востоке от Тивериады, знаменит своими известняковыми пещерами, в которых хоронили умерших, в Гадаре Иисус Христос исцелил бесноватого (Мр. V: 1-21; Лк. VIII: 26–40).