— Что вам угодно, лейтенант, — бодро спросил капитан Феллоуз. Ему пришло в голову, что у Корэл больше общего с этим полицейским, чем с ним самим.
— Я разыскиваю одного человека, — сказал лейтенант. — Получено донесение, что он в этом районе.
— Здесь его быть не может.
— Ваша дочь сказала мне то же самое.
— Ей это известно.
— Он обвиняется в серьезном преступлении.
— Убийство?
— Нет, измена.
— Ах, измена, — протянул капитан Феллоуз, теряя всякий интерес: измена здесь была делом самым обычным, вроде мелкой кражи в бараке.
— Он священник. Я надеюсь, вы сообщите, если он появится. — Лейтенант немного помолчал. — Вы иностранец, живущий под защитой наших законов. Мы надеемся, что вы отблагодарите нас за гостеприимство. Вы не католик?
— Нет.
— Тогда, я полагаю, вы сообщите нам.
— Разумеется.
Лейтенант стоял на солнце, словно маленький черный вопросительный знак, таящий угрозу; всем своим видом он, казалось, говорил, что не примет от иностранца ничего, даже тени. А то, что он переночевал в нашем гамаке, подумал капитан Феллоуз, лейтенант, видимо, счел чем-то вроде реквизиции.
— Хотите стакан газировки?
— Нет, нет, благодарю вас.
— Что ж, — сказал капитан Феллоуз, — я не могу вам предложить ничего другого, верно? Пить спиртное — тоже измена!
Лейтенант внезапно повернулся на каблуках, словно не мог больше выносить их вида, и зашагал к деревне; его краги и кобура револьвера блестели на солнце. Когда он отошел на некоторое расстояние, отец с дочерью увидели, как он остановился и плюнул; это нельзя было назвать вызывающей грубостью — ведь он отошел достаточно далеко и полагал, что его не видно; так он выразил свое презрение и ненависть к чужому образу жизни — к беззаботности, спокойствию, терпимости и самодовольству.
— Не хотел бы я нажить в нем врага, — сказал капитан Феллоуз.
— Он нам, конечно, не доверяет.
— Они никому не доверяют.
— По-моему, — сказала Корэл, — он учуял дичь.
— Они всюду ее чуют.
— А обыск я все равно не дала ему сделать.
— А почему бы и нет? — отозвался капитан Феллоуз. Но потом его смутные мысли приняли другое направление. — Как тебе удалось его остановить?
— Я сказала, что спущу собак и пожалуюсь министру. Он не имеет права!
— Права! — сказал капитан. — Они пекутся о правах для своих расправ. Пусть бы делал обыск!
— Я дала ему честное слово.
Она была такой же непреклонной, как лейтенант. Маленькая, темноволосая и такая неуместная среди банановых рощ. Ее прямота не делала исключения ни для кого; будущее, полное компромиссов, тревог и стыда, было еще далеко; ворота, через которые оно когда-нибудь войдет, были пока заперты. Но теперь в любой момент слово, жест, самый обычный поступок могли открыть и впустить — что? Капитана Феллоуза охватил страх: он сознавал, что слишком любит ее, и это лишало его твердости. Нельзя властвовать над любимым существом — можно только бессильно смотреть, как она несется к сломанному мосту, к взорванным рельсам, к разрушительной старости. Он закрыл глаза. Но он был счастливым человеком и стал напевать.
Корэл сказала:
— Мне не хотелось бы, чтобы такой человек уличил бы меня… во лжи.
— Во лжи? Боже правый! — воскликнул капитан. — Ты хочешь сказать, что ОН здесь?
— Конечно.
— Где?
— В большом амбаре, — мягко пояснила она. — Не могли же мы позволить, чтобы они его схватили!
— Мама знает?
— Нет! Ей я не могу довериться, — с убийственной прямотой ответила Корэл. Она уже не была в их власти. Они принадлежали прошлому. Лет через сорок они исчезнут, как прошлогодний снег…
— Лучше покажи-ка мне его, — сказал капитан.
Он шел медленно; ощущение счастья по каплям уходило из него, быстрее, чем у человека несчастного: несчастный всегда готов к беде. Она шла впереди него; две ее тонкие косички выгорели на солнце; он впервые осознал, что она в том возрасте, когда мексиканские девушки уже созревают для первого мужчины. Что с ней будет? Он отогнал от себя проблемы, над которыми не хотел думать. Когда они проходили мимо окна спальни, он взглянул на изможденное тело, скрючившееся в одиночестве под москитной сеткой; и с жалостью к себе вспомнил, как был счастлив на реке, когда занимался мужским делом и не думал о других. И зачем только он женился?..