— Нам не следует впутываться в их политику, — заныл он, как ребенок, глядя в безжалостную полудетскую спину.
— Это не политика, — ответила она мягко. — Я знаю, что такое политика. Мы с мамой как раз проходим Реформу.
Она вынула ключ из кармана и отперла большой амбар, в котором хранили бананы до отправки по реке в порт. После яркого света внутри было очень темно. Кто-то испуганно зашевелился в углу. Капитан Феллоуз поднял фонарик и осветил маленького человека в рваном костюме. Он был небрит и жмурился от света.
— Quien es usted?[12] — спросил капитан Феллоуз.
— Я говорю по-английски.
Человек прижимал к себе чемоданчик, словно ожидал поезда и боялся его пропустить.
— Вам здесь нечего делать.
— Конечно, — сказал тот, — конечно.
— Нас все это не касается, мы иностранцы.
— Разумеется, я уйду, — сказал человек; он стоял, словно проштрафившийся солдат, ожидающий решения офицера.
Капитан Феллоуз помедлил.
— Вам лучше уйти в темноте. Ведь вы же не хотите, чтобы вас схватили?
— Конечно…
— Есть хотите?
— Немного, но это не имеет значения, — сказал человек и добавил с отталкивающим смирением: — Не окажете ли вы мне большую услугу?
— Какую?
— Немного… бренди.
— Я и так достаточно нарушил из-за вас закон, — сказал капитан Феллоуз. Он вышел из амбара и почувствовал себя выросшим вдвое, оставив согбенную фигурку в темноте среди бананов. Корэл заперла дверь и последовала за ним.
— Что это за религия, — сказал капитан Феллоуз, — клянчить бренди? Бесстыдство!
— Но ведь и ты иногда выпиваешь.
— Милая моя! — сказал капитан Феллоуз. — Когда ты станешь взрослой, ты поймешь разницу между тем, чтобы выпить немного бренди после обеда, и быть пьяницей.
— Может, я принесу ему немного пива?
— Нет, ты ничего ему не принесешь.
— Но ведь на слуг положиться нельзя.
Он ощутил бессильную досаду и сказал:
— Видишь, во что ты нас втравила!
Он вернулся в дом, вошел в спальню и стал рассеянно бродить среди обувных колодок. Миссис Феллоуз спала тяжелым сном. Ей снились свадьбы. Один раз она громко сказала: «Фата! Осторожней с моей фатой!»
— Что-что? — спросил он раздраженно. — Что?
Темнота упала, словно занавес. Минуту назад было солнце, и вот оно скрылось. Когда миссис Феллоуз проснулась, была ночь.
— Ты что-то сказал, дорогой?
— Это ты что-то сказала, — отозвался он. — Что-то о фате.
— Я, должно быть, задремала.
— До свадьбы и фаты еще далеко, — сказал он с мрачным удовлетворением. Он подошел и сел на кровать подальше от окна, не желая ничего видеть, ни о чем думать.
Сверчки завели свою песню, а за москитной сеткой светляки летали, как маленькие фонарики. Он положил свою тяжелую руку на тело под простыней, желая подбодрить жену и внушить ей уверенность, и сказал:
— Жизнь у нас сейчас неплохая, Трикси, верно? Совсем неплохая.
Но он почувствовал, как она вся сжалась: слово «жизнь» было запретным; оно напоминало о смерти. Она отвернула лицо к стене, а потом снова в отчаянии повернулась к нему. Фраза «повернуться к стене» тоже была запретной. Так она лежала, охваченная смертельным ужасом, ее страх все разрастался, захватывая все взаимосвязи и целый мир неодушевленных вещей; это было подобно эпидемии. Ни на что нельзя смотреть долго, потому что все таило угрозу… Даже простыня… Она сбросила ее с себя и проговорила:
— Так душно. Так душно…
Обычно счастливый и неизменно несчастная встречали на кровати ночь с чувством недоверия. Они были спутники, отрезанные от всего мира, для которых все бессмысленно, кроме того, что живет в их сердцах; они были как дети, которых уносит карета через безмерное пространство неведомо куда.
С какой-то отчаянной веселостью он начал напевать песенку военных лет; он не желал слышать шагов во дворе, направлявшихся к амбару.
Корэл положила на землю лепешки и кусок цыпленка и отперла дверь. Бутылку «Сервесы Монтесумы» она держала под мышкой. В темноте снова послышалась испуганная возня.
— Это я, — сказала она, чтобы успокоить его, но фонарик не включила. — Вот пиво и немного еды.
— Спасибо, спасибо.
— Полиция ушла из деревни на юг. Вам лучше пойти на север.
Он ничего не ответил.
— Что они с вами сделают, если найдут? — спросила она с жестоким любопытством ребенка.
— Расстреляют.
— Вам, наверное, очень страшно? — поинтересовалась она.
Он ощупью направился к двери, ближе к слабому свету звезд.