— Она такая глупая!
— Ты не помнишь времени, когда здесь была Церковь. Я был неважным католиком… но она означала… музыку, огни, место, где можно сидеть в прохладе… Ну и для твоей матери это было какое-то занятие. Если бы у нас вместо этого был театр, мы бы не чувствовали себя такими одинокими.
— Но этот Хуан, — сказал мальчик, — выглядит таким дураком…
— Но его убили, не так ли?
— Вилья[19], Обрегон и Мадеро[20] тоже погибли…
— Кто тебе рассказал об этом?
— Мы все в это играем. Вчера я был Мадеро, меня расстреляли на площади за попытку к бегству.
Откуда-то в вечерней духоте раздалась барабанная дробь; гнилой запах с реки наполнил комнату; к нему привыкли, как в городах привыкают к копоти.
— Мы разыгрались, и мне досталось быть Мадерой, Педро — Уэртой. Он бежал в Веракрус по реке. Мануэль преследовал его — он был Каррансой[21].
Отец стряхнул жука с рубахи, глядя на улицу. Марширующие шаги приближались.
— Наверное, мама сердится.
— Зато ты нет.
— Что проку? Здесь нет твоей вины. Нас тут бросили.
Прошли солдаты, возвращавшиеся в казармы на холмы, где когда-то стоял собор; несмотря на барабанный бой, они шли не в ногу и выглядели голодными; это были новички. Точно во сне, шли они по темным улицам, а мальчик следил за ними глазами, полными волнения и надежды, пока они не скрылись из виду.
Миссис Феллоуз качалась в кресле — вперед-назад, вперед-назад.
— «И лорд Пальмерстон сказал, что если греческое правительство поступило несправедливо с доном Пасифико…»
— У меня так болит голова, — сказала она, — я думаю, милая, на сегодня мы должны кончить.
— Ладно, у меня тоже немножко болит.
— Надеюсь, у тебя скоро пройдет. Убери книги.
Тонкие книжонки приходили по почте с Патерностер-роу. Фирма называлась «Домашнее обучение». Программа начиналась разделом: «Чтение без слез» и постепенно доходила до Билля о Реформе, лорда Пальмерстона и стихов Виктора Гюго. Раз в полгода приходил экзаменационный лист. Мисс Феллоуз тщательно трудилась над ответами Корэл и ставила ей отметки. Она отправляла ответы на Патерностер-роу, и там через несколько недель их регистрировали. Однажды, когда стрельба была в Сапате, она забыла это сделать и получила отпечатанный бланк, начинавшийся словами: «Дорогие родители! К сожалению…» Беда была в том, что они на несколько лет определили программу, оттого что им почти нечего было читать, кроме учебников; соответственно экзаменационные листы тоже отставали на годы. Иногда фирма присылала грамоты с тиснением, которые полагалось вешать на стену; в них извещалось, что мисс Корэл Феллоуз заняла третье место по успеваемости и с отличием переведена в следующий класс. На грамоте стояло факсимиле: Генри Бекли, бакалавр искусств, директор «Домашнего обучения». А порой приходили короткие личные письма, отпечатанные на машинке и с тем же синим расплывчатым факсимиле, гласящие: «Дорогой ученик! На этой неделе тебе следует обратить больше внимания…» и так далее. Письмо обычно опаздывало на шесть недель.
— Сходи, милая, к повару, — сказала миссис Феллоуз. — И закажи завтрак только на себя. Я не в состоянии съесть ни крошки, а папа на плантации.
— Мама, — спросила девочка, — а ты веришь в Бога?
Вопрос перепугал миссис Феллоуз. Резким рывком она качнулась взад-вперед.
— Разумеется.
— Я имею в виду непорочное зачатие и все такое…
— О чем ты спрашиваешь, милая, кто с тобой говорил об этом?
— Я просто думала, вот и все, — сказала Корэл.
Она больше не ждала ответа; она слишком хорошо знала, что его не будет, ей приходилось все решать самой. Генри Бекли, бакалавр искусств, изложил эти вопросы в одном из самых первых уроков. Принять на веру такие вещи нетрудно, не труднее, чем великанов из сказки. А когда ей было десять, она безжалостно отвергла и то, и другое. В то время она начинала учить алгебру.
— Надеюсь, это не твой отец?
— Нет.
Она надела пробковый шлем и вышла искать повара; было десять часов утра, но жара уже стояла невыносимая. Корэл выглядела более хрупкой и непреклонной, чем когда-либо. Отдав распоряжение, она пошла на склад проверить шкуры аллигаторов, растянутые на стене, а потом в конюшню, посмотреть, в порядке ли мулы. Бережно, словно горку посуды, проносила она через раскаленный двор груз своей ответственности; не существовало вопроса, на который она не могла бы ответить; при ее приближении грифы вяло снялись с места.
19
Франсиско Вилья (наст. Имя Доротео Аранго, 1877–1923) — один из вождей Мексиканской революции. Возглавлял ее радикальное крыло. Руководил крестьянскими отрядами, вставшими в оппозицию к правительству. В 1920 году его армия было разгромлена, а вскоре был убит и сам Вилья
20
Франсиско Индалесио Мадеро (1873–1913) — политический деятель. Учился в Мексике, США, Франции. Работал журналистом. Издавал газету «Новая Мексика». Был сторонником светского режима и националистом. В 1911 г. избран президентом. В результате крестьянского восстания (1912 г.) и переворота (1913 г.) правительство Мадеры пало, а сам он был убит
21
Викториано Уэрта (1845–1916) — мексиканский государственный и политический деятель, один из главарей реакционного мятежа (февраль 1913 г.) против правительства Мадеро. Захватив власть (президент с февраля 1913 г. по июль 1914 г.), установил диктатуру, выражающую интересы помещиков-латифундистов, клерикалов и реакционной военщины, а также иностранных империалистов. Против реакционной диктатуры Уэрты развернулось массовое движение, в результате которого он сложил с себя полномочия и уехал в Европу. В июне 1915 г. безуспешно пытался поднять восстание против президента Каррансы. Умер в США
Венустиано Карранса (1859–1920) — крупный помещик, один из лидеров революции, принадлежавший к ее правому крылу. В 1914 г. был провозглашен временным президентом, а в 1917 г. — президентом. Вел жестокую борьбу с крестьянством и Церковью. Свергнут в результате переворота и убит во время бегства
Эмилиано Сапата (1880–1919) — сподвижник Вильи, руководитель левого крыла Мексиканской революции. Требовал проведения земельной реформы. В 1915 г. во главе крестьянских отрядов захватил Мехико, но вскоре был разгромлен правительственными войсками. В 1919 г. был убит агентами Каррансы