— Вот! — сказал начальник.
Множество людей сидело вокруг стола: девочки в белых муслиновых платьях, растрепанные пожилые женщины с озабоченными лицами; на заднем плане виднелись несколько мужчин со смущенными и беспокойными взглядами. Все лица состояли из мелких точек: это была снятая много лет назад газетная фотография праздника в честь первого Причастия; в окружении женщин сидел моложавый мужчина — судя по воротничку, католический священник.
Легко было представить, как в удушливой атмосфере заботы и почтения его угощают лакомствами, сбереженными к этому дню. Он восседал здесь — полный, с глазами навыкате, и отпускал безобидные шуточки.
— Это снято много лет назад, — сказал шеф.
— Он похож на всех прочих, — ответил лейтенант.
Фотография была нечеткой, замусоленной, и все-таки на ней хорошо был виден гладко выбритый и тщательно припудренный подбородок, который был слишком полным для его лет. Он рано узнал светлые стороны жизни: уважение окружающих, обеспеченность. Избитые благочестивые слова на языке, шуточки, помогающие налаживать отношения, готовность принимать почести от людей… Счастливый человек! Органическая ненависть, какая бывает у собаки при встрече с чужой собакой, зашевелилась в животе у лейтенанта.
— Мы уже пять раз его расстреливали! — сказал он.
— Губернатор получил рапорт… на прошлой неделе он пытался удрать в Веракрус.
— Чем занимаются краснорубашечники, если он сюда добрался?
— Конечно же, они упустили его. Чистая случайность, что он не попал на пароход.
— Куда он делся?
— Найден его мул. Губернатор говорит, что его надо взять во что бы то ни стало в этом месяце. До дождей.
— Где был его приход?
— Консепсьон и окрестные деревни. Но он уехал оттуда уже несколько лет назад.
— Что-нибудь о нем известно?
— Он может сойти за гринго[8]. Шесть лет провел в одной американской семинарии. Больше я ничего не знаю. Родился в Кармене, сын лавочника. Такие данные нам едва ли помогут.
— По-моему, все они на одно лицо, — сказал лейтенант. Что-то вроде ужаса охватило его, когда он взглянул на белые муслиновые платья — он вспомнил запах ладана в церквах его детства, свечи, кружева и самодовольство. Непомерные требования, идущие со ступеней алтаря от людей, которые не понимали, что такое жертва. Старые крестьяне становились на колени перед священными статуями с крестообразно простертыми руками; измученные долгим трудом на плантациях, они здесь еще больше умерщвляли плоть. А священник обходил их с тарелкой для пожертвований, принимая их сентаво, распекая за пустячные грешки, которыми они доставляли себе маленькие радости, и ничем не жертвуя сам, кроме, разве, плотских утех. «Но ведь это нетрудно, — подумал лейтенант. — Совсем нетрудно». — Сам он не нуждался в женщинах. Он сказал:
— Мы поймаем его! Это только вопрос времени.
— Мои зубы! — снова заныл шеф. — Всю жизнь отравили. Сегодня меня отпускало самое большее на полчаса.
— Вам следует сменить зубного врача.
— Все они одинаковы.
Лейтенант взял фотографию и приколол ее на стену. Джеймс Калвер, грабитель банка и убийца, уставился на праздник первого Причастия, повернувшись к нему своим жестким профилем.
— Во всяком случае, это настоящий мужчина, — сказал лейтенант одобрительно.
— Кто?
— Этот гринго.
— А вы слышали, что он сделал в Хьюстоне? — спросил шеф. — Удрал с десятью тысячами долларов, застрелил двух полицейских. В каком-то смысле даже лестно иметь дело с такими людьми. — Шеф яростно прихлопнул москита.
— Человек вроде этого, — сказал лейтенант, — не причиняет особого вреда. Ну, погибло несколько человек — все мы умрем. Деньги? Кто-то же должен их тратить. Больше пользы мы приносим, когда ловим одного из тех.
Он стоял в побеленной комнате с видом достойного, мыслящего человека, в сапогах, надраенных до блеска, исполненный желчности. Было что-то бескорыстное, почти добродетельное в его стремлении поймать холеного уважаемого гостя, посетившего праздник первого причастия.
— Он, должно быть, дьявольски хитер, — уныло сказал шеф, — если ускользал столько лет.
— Это смог бы любой, — ответил лейтенант. — Мы за них не брались как следует, если не считать тех случаев, когда они сами шли к нам в руки. А вообще-то, я мог бы поручиться, что добуду этого человека в пределах месяца, если бы…
— Если бы что?
— Если бы у меня было достаточно полномочий.