И когда бедра его прильнули к ее шелковистому лону, она вскрикнула от восторга. Их тела слились, любовь их была жаркой и сладкой, а порой яростной, так они изголодались друг по другу. Затем, сморенные усталостью, они заснули, не размыкая объятий.
10
– Ты принимаешь таблетки?
Все еще лежа в его объятиях, полусонная Тина взглянула в спокойное лицо мужа.
– Что? – тихо спросила она и встряхнула головой, чтобы сбросить остатки сна.
– Я спросил, принимаешь ли ты противозачаточные таблетки? – Голос Дирка был таким же спокойным, как и черты его лица.
– Нет. – Тина нахмурилась: к чему он ведет? – А в чем дело?
Дирк глубоко вздохнул.
– Ладно, что было этой ночью, уже не изменишь, – сказал он устало. – Но с сегодняшнего дня, пока ты не сходишь к врачу, чтобы взять рецепт, я позабочусь об этом…
Смущенная и напуганная, Тина с удивлением смотрела на него.
– Дирк, я не понимаю. Какая разница…
– Я очень беспокоился в тот раз, после смерти твоего отца. Я так ругал себя за легкомыслие.
Тина слушала его в полном ошеломлении. «Как странно, – подумала она, – обычно эта проблема волнует женщину». В то время, убитая тем, что он отверг ее, и поглощенная негодованием, она и не задумывалась о возможности забеременеть.
– Но, Дирк, – мягко упрекнула она. – То было давно. К чему нам предохраняться сейчас?
– Я мог бы сказать, что я ни с кем не хочу делить тебя. И хотя это правда, но это не вся правда.
С неохотой оторвавшись от нее, Дирк встал с постели.
Все еще не до конца проснувшаяся, Тина озадаченно вытаращилась на него.
– Дирк, я… я не понимаю.
– Думаю, для нас обоих будет лучше, если мы договоримся не заводить детей, – объяснил он каким-то странно хриплым голосом.
– Не заводить детей? – тупо повторила Тина. – Не заводить детей. Но почему?
Тина зажмурилась, чтобы скрыть слезы, и из-за этого не заметила гримасу боли, промелькнувшую на лице Дирка.
– Тина… – Дирк в волнении взъерошил себе волосы. – Дорогая, согласись, что ты женщина совсем иного склада, чем была твоя мать, – проговорил он смущенно.
– Моя мать? – эхом откликнулась Тина. – Дирк, какое отношение…
– Не забывай – уж мне-то известно, каково расти в доме, где мать слишком поглощена своими делами. – Не думая о своей наготе, он беспокойно заходил по комнате. – При всем восторге и энтузиазме, которые вчера явили мои родители, ты не хуже меня знаешь, что они никогда не вникали в повседневные проблемы воспитания своих детей.
Круто повернувшись к ней, Дирк безрадостно усмехнулся.
– Я допускаю, что они по-своему любят меня, но мы с сестрой были всегда на втором месте, у отца – после его работы, у матери – после ее общественных обязанностей. Настоящий семейный очаг я обрел только в ЭТОМ доме.
Каждое слово Дирка, произнесенное с болью и горечью, было правдой, и Тина знала это. Разве не слышала она в детстве, как отец много раз повторял то же самое в разговорах с матерью. И все же, какое это имело отношение к их браку? Она была в полном замешательстве. Конечно, Тина могла ожидать, что Дирк способен быть почти фанатичным в своем стремлении быть хорошим отцом, но не заводить детей вообще… Это ставило ее в тупик. И что он имел в виду, когда упомянул о ее матери?
– Дирк? – Тина села в постели, глядя, как Дирк достает из ящика комода белье, джинсы и рубашку. Когда он обернулся к ней, она выпалила:
– Куда ты собираешься?
– В душ, а потом выпью кофе. – Отвернувшись, он взялся за ручку двери.
– Подожди! – Тина стояла на коленях посередине кровати тоже обнаженная, и, забыв об этом, Дирк задержался, не отпуская ручку двери.
– Ну? – спросил он устало.
Испытывая боль за него и за себя, Тина сделала глубокий вдох, желая успокоиться. Она должна получить ответ.
– Мне бы хотелось узнать, что ты имел в виду, сказав, что я женщина иного склада, чем моя мать.
– Тина, по-моему, после вчерашнего ответ очевиден. Ты даже не задумывалась, где мы будем жить. Или даже будем ли мы жить вместе.
– Но… – начала Тина, покраснев.
– Я знаю, – прервал он ее. – Твоя карьера и дело значат для тебя все. – Он печально улыбнулся. – Именно это я и имел в виду, сравнивая тебя с твоей матерью. Единственное, что просила от жизни твоя мать, – это дом и семью. Она относилась к типу женщины-матери – хранительницы домашнего очага. – Улыбка сбежала с его лица. – А тебе необходима карьера – причем любой ценой.
Он повернул ручку и открыл дверь.
– Дирк! – Ее крик снова остановил его. – Мне так тяжело досталось мое дело.
– Я знаю. Я принял это и не стану просить тебя отказаться от дела. Ты не относишься к типу женщины-матери и хранительницы домашнего очага, Тина. Я предпочитаю не иметь детей в такой неустойчивой семейной атмосфере.
Выйдя в холл, Дирк тихо прикрыл за собой дверь.
Тина сидела, уставившись на дверь, пока пелена слез не превратила ее в смутное пятно. Что они сделали? Что она сделала? Что им делать теперь? Все, что сказал Дирк, было правдой. Она действительно была увлечена своей карьерой и связанными с ней риском и волнениями. Но она также любила и его. Она хотела иметь от него детей. Неужели Дирк не понимает этого?
Но мог ли он понять? Тина молча ответила на свой вопрос. Разве они сейчас знают друг друга на самом деле? Тина вздохнула. Да и как могли они снова узнать друг друга? Ведь они только препирались и старались уязвить друг друга все это время.
«Что же мне делать?» – думала она, обводя взглядом комнату, где познала значение слова «блаженство».
Они должны поговорить, решила она, выбравшись из постели и накинув халат на озябшее тело. Ей следовало настоять, чтобы они все обсудили, – прежде, чем с таким безрассудством соглашаться выйти за него замуж.
Безуспешно пытаясь вытереть слезы, текущие ручьем по лицу, Тина опустилась на краешек кровати. Почему они не обсудили все детали семейной жизни? Нахмурившись, она старательно перебирала в памяти каждую минуту, проведенную ими вместе после того, как Дирк впервые упомянул о женитьбе.
Поток слез уменьшился, а затем и вовсе прекратился, когда на нее снизошло озарение. Как ни трудно, почти невозможно было с этим согласиться, но она вдруг осознала, что Дирк соблазнил ее во второй раз, только на сей раз он соблазнил ее воспоминаниями. И она, дура несчастная, уступила ему во второй раз столь же легко, как и в свои наивные девятнадцать лет.
Ее прелестные черты исказились гневом и отвращением к себе. Она медленно покачала головой. Несмотря на страдание, разрывающее ее душу, Тина честно взглянула правде в лицо. Дирк не только соблазнил ее дважды, но дважды пренебрег ею: в первый раз, когда отправил ее в школу после того, как соблазнил, и несколько минут назад, посчитав недостойной растить его детей.
Какая жизнь могла ожидать их? Не в силах вынести мыслей о бесплодной пустоте этой жизни, Тина встала с постели и отправилась в ванную.
Минут тридцать спустя тщательно одетая, причесанная, с искусным макияжем, скрывшим следы слез, Тина вошла в залитую солнцем кухню с твердым намерением предстать перед мужем в наилучшем виде.
Дирк сидел за столом с кружкой кофе в руках. Когда она вошла, он поднял глаза, и у нее больно сжалось сердце при виде усталости на любимом лице.
«И оно всегда было и будет любимым для меня», – печально призналась себе Тина. Она пересекла комнату и налила себе кофе. Что бы ни ожидало ее в будущем, Дирк должен быть его частью. Она уже пыталась однажды опровергнуть эту истину, повторять свою ошибку не было смысла.
Тина подошла к столу и села напротив Дирка, который следил за каждым ее движением.
– Что будем делать? – спросила она спокойно.
– Делать? – Дирк вскинул бровь. – Мы будем наслаждаться медовым месяцем. – Он пожал плечами и сухо уточнил: – По крайней мере ближайшие десять дней. Через десять дней я должен вернуться в Уиллингтон. – И с язвительной улыбкой вежливо поинтересовался: – А тебе разве не нужно уладить финансовые дела?