На вид ей было лет пятьдесят пять – шестьдесят; во всяком случае, она могла бы быть его матерью. Бледное, иссеченное морщинами лицо, седые поредевшие волосы. Ничего знакомого не проглядывало ни в линиях рта, ни в хрупком теле, ни в форме морщинистых рук. Взгляд, прямой и испытующий, казался странно рассеянным, как бывает у тех, кто немного не в себе. И все же именно ее глаза напомнили ему что-то.., другие глаза, в которые он глядел тысячу лет назад… Или недавно! А длинный синий плащ украшал узор из белых листьев.
– Ты узнал меня, Томас Кавенант? – мягко спросила она. – Я совсем не изменилась. Все они хотели, чтобы я изменилась, – и Триок, и Трелл, мой отец, и наши старейшины. Все хотели, чтобы я изменилась. Скажи, я ведь не изменилась, правда?
Только тут до Кавенанта по-настоящему дошло, что перед ним Лена, которую он оскорбил своей похотью; мать его дочери Елены, которую он оскорбил своей любовью; именно ей он подарил ранихинов, прекрасных, свободных лошадей, которых оскорбил своей нелепой сделкой с ними. Вопреки той ярости, которая бушевала в ней совсем недавно, заставив броситься на тварей с ножом, она выглядела слишком старой и слишком хрупкой, поэтому он не смог обидеть ее.
– Нет, – ошеломленно произнес он. – Не… Не изменилась.
Она улыбнулась с явным облегчением:
– Я рада. Так и должно было быть – Неверящий не заслуживает меньшего.
– Не заслуживает, – беспомощно прохрипел он; звуки сражения внизу снова достигли его слуха. – Черт возьми!
На ее лице отразилось беспокойство. Она двинулась к нему, протянув руки. Он едва не отшатнулся, но не успел этого сделать. Кончиками пальцев она мягко прикоснулась к его губам, погладила кожу вокруг раны на лбу.
– Ты ранен, – сказала она. – Неужели Презирающий осмелился напасть на тебя и в твоем мире?
Он понимал, что должен предупредить ее: блуждающий взгляд показывал, что она не чувствовала исходящей от него опасности.
– Этиаран была права, – быстро произнес он. – Страна на грани гибели, и это моя вина.
Она нежно провела пальцами по его лбу, точно пытаясь разгладить нахмуренные брови.
– Ты спасешь Страну. Ты – Неверящий, новый Берек Полурукий.
– Я никого не могу спасти… Я не способен помочь даже этим людям здесь, внизу. Мореход – мой друг, и все же я не в силах помочь. Триок… Триок не заслужил того, что я сделал ему, и я ничем…
– Будь я Великаном, – с неожиданной горячностью перебила его она, – мне не понадобилась бы помощь в такой схватке. А Триок… – Она неожиданно запнулась, как будто только сейчас осознав, что это имя значило для нее. – Он – пастух… И довольно. Он хотел… Но я не изменилась… Он…
Страдание исказило ее лицо, глаза, казалось, потеряли способность ясно видеть, а голова – соображать.
– Кавенант? – с болью прошептала она. – Неверящий? Он протянул руки и как можно нежнее привлек ее к себе. Она тут же обняла его и приникла, вздрагивая от нахлынувших чувств; жестокая правда, с которой сознание не в силах было справиться, вызвала бурю в ее душе; достигнув пика, эта буря пошла на убыль. Но даже крепко обнимая ее, чтобы успокоить, он не мог заставить себя не прислушиваться к воплям и грохоту сражения и не оглядываться время от времени через плечо. Происходящее там волновало его сильнее, чем противоречивые чувства к Лене. Когда она наконец отодвинулась, ему стоило невероятного труда встретиться с ней взглядом – такое счастье светилось теперь в ее глазах.
– Я так рада… Я так счастлива видеть тебя… Я молила о том, чтобы это случилось. О, ты должен встретиться с нашей дочерью! Ты будешь гордиться ею.
«Елена! – внутренне простонал Кавенант. – Они не рассказали Лене… Или она не поняла… Проклятье!»
Он не знал, что сказать. Хриплые крики со стороны подкаменья избавили его от этой необходимости. Взглянув вниз, он увидел, что на площади стояли люди с поднятыми мечами и копьями. Позади них оставшиеся в живых твари бежали, направляясь к открытым равнинам. Небольшая группа защитников гналась за ними, чтобы добить оставшихся.
Кавенант сбежал со скалы. Он слышал, как Лена стала рассказывать о победе Слену и другим, кто стоял у входа в пещеру. Он бросился вниз, к подножию холма, точно и сам спасался бегством – от Лены, от своего страха за Морехода. Стараясь не поскользнуться, он вбежал в подкаменье.
Оказавшись между домами, он на мгновение остановился. Все вокруг было забрызгано кровью – и камни, и снег; повсюду виднелись серовато-синие пятна, покрытые алым с прожилками зеленого. Трупы жителей подкаменья, некоторые с оторванными конечностями, валялись вперемежку с останками тварей Лорда Фоула. Но именно искаженные лица и уродливые фигуры последних привлекли к себе внимание Кавенанта. Даже мертвые они вызывали непреодолимое отвращение, и вид их устрашил его сильнее, чем юр-вайлы, или креши, или кровавая луна. Они были жертвами презрения Фоула. К горлу подкатила тошнота. Кавенант упал в залитый кровью, истоптанный снег, и его вырвало – словно от безнадежного желания избавиться от своего сходства с этими тварями.
Здесь Кавенанта и нашла Лена. Увидев его, она вскрикнула и бросилась к нему.
– Что с тобой? – в ужасе закричала она. – Родной, ты болен!
Слово “родной” обожгло его – так обычно обращалась к нему Елена. Шатаясь, он поднялся на ноги. Лена попыталась помочь ему, но он оттолкнул ее руки.
– Не прикасайся ко мне! Нет! – Судорожными движениями он показал на тела вокруг. – Они – прокаженные, так же как и я! Вот что Фоул хочет сделать со всеми вами!
Он заметил, что вокруг стояли несколько жителей подкаменья, в том числе и Триок. Его руки были в крови, и кровь стекала по подбородку из рваной раны около рта, но когда он заговорил, в его словах слышны были лишь суровость и горечь.
– Они проливают кровь… Они разрушают… – произнес Триок. – Их нужно остановить.
– Они такие же, как я!
Кавенант выкрикнул эти слова, повернувшись к Триоку, но внезапно заметил Морехода, стоящего за спинами людей. Великан жив! Его руки дрожали от усталости, кожаная куртка была вся в лохмотьях, на груди виднелось множество кровавых ран, нанесенных присосками разрушителей домов. Но в глубоко посаженных глазах светилось торжество, а губы улыбались.
Вид Морехода словно заставил Кавенанта очнуться.
– Собери своих людей, – сказал он, обращаясь к Триоку. – Я принял решение. Я знаю, что нужно делать.
Рот Триока по-прежнему был сурово сжат, но во взгляде, устремленном на Кавенанта, появился интерес.
– Это может подождать, – сурово произнес он. – Сейчас у нас полно других дел. Нужно очистить подкаменье от этого безобразия.
Он повернулся и зашагал прочь.
Вскоре все, у кого были силы, принялись за работу. Сначала они похоронили своих погибших друзей и родных, сложив в их честь пирамиду из камней на холме над долиной. Когда эта печальная обязанность была выполнена, они собрали трупы всех тварей и оттащили через мост на западный берег Мифили. Здесь они соорудили погребальный костер и сожгли тела погибших врагов – так что их кости превратились в пепел. Потом они вернулись в селение, очистили его от грязи, растопили снег и смыли кровь.
Кавенант не помогал, внезапно его охватила сильная слабость. Но принятое наконец решение придало ему сил, и он не захотел сидеть сложа руки. Вместе с Леной, Сленом и некоторыми старейшинами он перевязывал раненых на берегу реки. Промывал раны, удалял щепки и осколки камня, даже ампутировал покалеченные пальцы на руках и ногах. При виде ран Морехода ужаснулись даже старейшины. Однако Кавенант обработал и их, хотя руки у него дрожали, когда он раскаленным лезвием ножа прижигал раны, нанесенные присосками.
Когда он закончил. Мореход глубоко вздохнул, вздрагивая от боли, и сказал:
– Спасибо тебе, друг мой. Это – благодатный, очищающий огонь. Ты совершил нечто, подобное кааморе.
Ничего не ответив, Кавенант бросил нож и принялся отмывать дрожащие, окровавленные руки в ледяной воде Мифили. Ярость нарастала в его душе, и ему все труднее было ее сдерживать.